Январь – особый месяц в летописи Ленинграда: 18 января 1943 года было прорвано кольцо блокады, а 27 января 1944 года блокада города была снята полностью.
В сентябре 1941 года в городе находилось 2 млн 544 тысяч человек, в том числе около 400 тысяч детей. Когда блокада была снята, в Ленинграде осталось 560 тысяч жителей.
С каждым годом их, очевидцев и участников подвига города, который не сдался врагу, голоду и холоду, становится всё меньше. Потому так важно сегодня услышать каждого из них, узнать, как они выжили назло врагу и жили на благо стране и нам, их потомкам.
Необыкновеную историю блокадницы Эммы Фербер рассказывает корреспондент АиФ-Алтай.
«Ты жива!»
Эмма Фербер родилась в 1926г., в Смольнинской больнице Ленинграда. Жила в доме на Херсонской, 19, в коммунальной квартире №6. В их двух комнатах была изразцовая печь, похожая на камин, подле которой в кресле зимними вечерами сидел папа, замечательный рассказчик. На высоких потолках – лепные розочки и амурчики.
Эмма любила гулять в соседнем сквере, где в 1864 году писателя Николая Чернышевского «шельмовали» – лишали дворянства. Каждый день она ходила мимо домика, в котором когда-то жил Бонч-Бруевич и скрывавшийся у соратника Ленин писал воззвания к питерскому пролетариату. А в трёх троллейбусных остановках от её дома была Александро-Невская лавра. В бывших монашеских кельях жили семьи красных бойцов, отличившихся на гражданской. В том числе семья папиного друга Михаила Васильевича Ван-Заама, голландца по национальности.
Эмма дружила с Васькой, сыном Михаила Васильевича. Парень был на пять лет старше и трогательно влюблён в неё, пятнадцатилетнюю умницу и красавицу. Они виделись часто. Но 22 июня 1941 года не договаривались о встрече. В тот день Эмма, не дождавшись концерта по радио, решила пойти к другу. А встретила его недалеко от своего дома, странно сурового, спешащего. «Ты куда?». «В военкомат». «Зачем?». «Война, Эмма!». Он ушёл на фронт. А через какое-то время Михаил Васильевич сказал, что сын погиб.
Но Василий не погиб! Вернувшись с фронта, он пришёл на квартиру, где раньше жила Эмма. Только соседи, то ли что-то перепутав, то ли из страха потерять освободившуюся жилплощадь, не сказали о том, что она с мамой и старшей сестрой в эвакуации. Сказали, что Эмма умерла в блокаду от истощения.
...В 1953 году она привезла в свой родной город группу школьников. По случаю зашла по старому адресу к Ван-Заамам. И встретила там Василия. Он тряс её за плечи и твердил: «Ты жива! Ты жива!». Через несколько дней должна была состояться его свадьба. «Отменить?» – спросил. «Что ты, Васенька! Ни в коем случае…». У неё в Красноярске подрастала дочь, складывалась другая жизнь. Да и тех давних чувств – тёплых, полудетских – уже не было. Их, как и то, что могло бы случиться, перечеркнула война.
Мятый хлеб
Зимой 1942 года умер отец Эммы. Истощенная мама уже не вставала, и дочерям пришлось хоронить отца самим. Спустя несколько дней к Ферберам пришли коллеги папы из училища военных водолазов, где он преподавал политэкономию. Они сказали, что подошла очередь на санаторное лечение, которое полагалось ценным кадрам.
Узнав, что папа Эммы умер, они расстроились и стали вспоминать, каким замечательным он был человеком и специалистом. Девушка слушала их и думала: «Мы это знаем, но вы не представляете, каким замечательным он был отцом».
Эмме тяжело говорить о днях блокады, она сразу предупредила, что не хочет углубляться в страшные воспоминания.
В марте 1942 года эвакуированные из Ленинграда семьи сотрудников и студентов мединститута (в котором училась старшая сестра Эммы) привезли в Будённовск, что недалеко от Кисловодска. Мама ходить не могла, просто лежала. За ней присматривала страшно слабая, едва передвигавшаяся по комнате старшая сестра. Эмма устроилась на работу в подсобное хозяйство местного хлебозавода. Нужно было полоть и поливать. Отличать сорняки от морковной ботвы ленинградская девочка научилась. Сложнее было таскать воду на коромысле в гору. Сил не хватало. Но она старалась, ведь за перевыполнение дневной нормы давали так называемый мятый хлеб – плохо пропечённый, бесформенный, не из муки, а из крупы (обычно ячменной).
«Если честно, то я никогда не справлялась с нормой. Но мятый хлеб мне давали всегда. И всегда во время обеда в моей миске с супом был кусочек мяса. Потому что люди понимали: я – ленинградка», – грустно улыбается Эмма Михайловна.
Когда немцы захватили Пятигорск, стало ясно, что нужно уходить из Будённовска. Так как это направление железной дороги было тупиковым, то предстояло эвакуироваться «пешим драпом». Бесконечная угрюмая молчаливая толпа вытянулась по Военно-Грузинской дороге.
Эмма едва не отстала от подводы, в которую чудом удалось определить маму с сестрой. Порвалась лямка, которой она закрепила мешок с сухарями, висевший спереди, и мешок с вещами за спиной. Ни то, ни другое бросать было нельзя. Выручил проходивший мимо раненый – дал иголку с ниткой. И посоветовал взять себе брошенные кем-то на обочину резиновые галоши: «Пригодятся. Твои босоножки скоро развалятся».
Они ушли вовремя: тех, кто не смог идти или понадеялся, что фашисты всё-таки люди, выдал один студент. У него была ампутирована нога, он ходил на протезе и очень ненавидел советскую власть. Фрицы вывезли всех блокадников в район Кольцо-горы и по одному сбрасывали в пропасть. Последним сбросили того самого студента-предателя.
«Я – ленинградка»
В Красноярск они приехали в начале октября. На Эмме был летний сарафан и привязанные к щиколоткам резиновые галоши (прав был солдат – пригодились, выручили!). В эвакопункте ей выдали ватную телогрейку и ватные штаны. Конечно, б/у. Да ещё с какого-то очень большого человека. Она укоротила рукава и штатины, из обрезков сшила чуни на ноги и капор на голову.
В таком виде пришла в РОНО устраиваться на работу воспитателем детсада. Аргументировала железно: «Я – ленинградка. Научу детей грамотно говорить». Её определили работать с детьми высшего комсостава.
– Заведующая садиком осмотрела меня критически: такого чучела здесь ещё не видали, – смеётся Эмма Михайловна. – Мне выдали халатик цвета хаки и детские тапочки. Повели в группу. Дети были разного возраста, но большинство – семилетки. Самый старший из них – Митя Богуславский – выдал «характеристику»: «Совсем девочка». Мы с ним были почти одного роста, ведь с голода я на время перестала расти.
Это было не единственное последствие. Блокада «съела» память, и Эмма забыла многие пройденные школьные предметы. Поэтому в школе рабочей молодёжи, куда она поступила, ей заново пришлось учить и географию, и историю с 5-го по 7-й классы. На учёбу «мотивировала» себя такими размышлениями: «Гитлер хотел, чтобы мы выросли идиотами. Если не будешь учиться, поможешь ему!».
Она окончила школу рабочей молодёжи, поступила в педагогический институт. После его окончания много лет проработала преподавателем английского языка в школе №11 Красноярска.
«Когда получала свой первый класс, сказала ребятам: «Дети, при мне ничего не лепите из хлеба и не бросайтесь хлебом, потому что я могу озвереть, и с меня будут взятки гладки: я – ленинградка!» – вспоминает Эмма Михайловна. – Мне очень нравилось работать в школе, давать знания. Причём не только знания языка. Обожала с ребятами мастерить украшения к праздникам, придумывать сценарии, рассуждать о театре, живописи, литературе. Мой муж всегда говорил: «Моя ли ты жена или школы жена?».
Самое большое огорчение Эммы Михайловны, что после переезда семьи в Барнаул она так и не нашла здесь работу в школах города.
Но она была бы не она, если бы не могла делать то, что умеет делать лучше всего – дарить знания. Эмма Михайловна помогает изучать английский язык тем, кому он нужен по работе, «подтягивает» студентов и готовит к ЕГЭ школьников.
А ещё она… учится! Не пропускает без уважительной причины ни одного занятия изостудии при ГМИЛИКа, где постигает азы урало-сибирской росписи. В этом году на новогоднюю ёлочку повесила свои расписные работы – шары, Деда Мороза и Снегурочку, ангелочка…
Над рабочим столом Эммы Михайловны висит медаль, которую ей подарили на прошедший день рождения бывшие ученики. На медали выбито: «It’s only 90». И глядя на Эмму Михайловну, остроумную и энергичную, не призывающую на помощь соцработниц, а самостоятельно обихаживающую себя и свой дом, желающую только одного – новых учеников, понимаешь: 90 лет для неё действительно «всего лишь». Потому что она – непобеждённая ленинградка.
«Есть хотелось всегда». Ребенок войны о голодном детстве и «золотой» муке 
Юлия АРТЕМЬЕВА. Черно-белым. Место другого времени (рассказ) 
Ветеран Ленинграда. Жительница Барнаула Анна Силина вспоминает войну