Примерное время чтения: 8 минут
438

Ветеран Ленинграда. Жительница Барнаула Анна Силина вспоминает войну

Еженедельник "Аргументы и Факты" № 5. "АиФ-Алтай" 29/01/2014
Константин Ермолин / АиФ

Если бы ни война, всё могло бы сложиться иначе. Для 94-летней жительницы Барнаула Анны СИЛИНОЙ блокада Ленинграда стала тем водоразделом, который направил её жизнь по иному, чем мыслилось до войны, руслу.

В эти дни, отмечая вместе с другими ленинградцами военных лет 70-летие снятия блокады, она всё чаще вспоминает братьев – родного, который навеки остался в степях Украины, и двоюродного, который скончался в первую блокадную зиму. Накануне юбилейной даты она рассказала нам историю своей жизни.

Копали и копали

– Анна Марковна, как вы оказались в Ленинграде?

– Родилась в Карелии в городе Кемь, но отец работал столяром и поэтому мы с семьёй не раз переезжали. В итоге оказались в Брянске, где я в 1938 году закончила школу-десятилетку. Брат Борис, который старше меня на год и три месяца, с которым я была очень дружна всё детство, поступил в военное инженерное училище, а я захотела выучиться на товароведа – математику я всегда любила. Поэтому в том же 1938 году поступила в Ленинградский институт советской торговли имени Энгельса. Жила у родственников, двоюродного брата, который работал на Ленфильме, недалеко от Московского вокзала. Вместе с подружками мы часто гуляли по Невскому проспекту. Жить было радостно и казалось, много хорошего впереди. В институте серьёзно увлеклась фотографией и альпинизмом – летом выбирались группой в горы Кавказа. Сейчас смотрю на фотографии тех лет и не верю, что мы были такими.

С подругами. Фото: Из личного архива

– Как началась война?

– В июне сдала экзамены после третьего курса, и мы с двоюродным братом решили выбраться на природу. В субботу 21 июня доехали по железной дороге до его дачи и всю ночь, белую ночь, гуляли по лесу. Утром над нами стало летать много самолётов, но мы подумали, что идут учения. Узнали про войну только когда вернулись в Ленинград. Город с первых же дней начали бомбить, и я поняла, что беззаботная учёба на этом закончилась. Вместе с другими студентами и школьниками стала разносить повестки в военкомат, затем дежурила в бомбоубежищах – помогала старикам и женщинам с детьми находить место, переживать налёты и артобстрелы. Уже 8 сентября город оказался в полной блокаде. Сначала работала в городе, разбирала завалы домов, потом нас кинули копать противотанковые рвы за городом – их копали все – женщины, старики, подростки. Из инструментов только лом, кирка и лопата. Было холодно, постоянно обстреливали немецкие самолёты, которые скидывали листовки: «Русские дамочки, не копайте ямочки, придут наши таночки – закопают ваши ямочки». Потом по громкоговорителю немцы предлагали переходить к ним, обещая за это хлеб. А мы копали и копали. Ночевали на сеновалах у местных жителей, грязные и голодные. После рвов копала окопы – Кингисепп, Токсово, возле Пулковской обсерватории – в городе почти не появлялась. Однажды пришлось копать окопы на ленинградском кладбище – у всех, чьи могилы мы тревожили, я просила прощения. Раз солдаты, для которых мы копали, соорудили для нас баньку – это запомнилось.

Зима была трудной – горы снега и такой мороз, которого никогда в Ленинграде не было. Нет транспорта, огромные очереди за хлебом. Получала 125 граммов хлеба в сутки – не из муки, а из пищевой целлюлозы. Зимой умер двоюродный брат, а меня, вместе с другими студентами в состоянии сильной дистрофии вывезли по Ладожскому озеру 16 марта 1942 года. Лежала в кузове полуторки, смотрела в небо и не знала, что меня ждёт.

Спасибо отцу

– Когда удалось прийти в себя?

– Нас везли поездом на юг. В Сталинграде жители выходили к поезду с едой, чтобы накормить нас, вырвавшихся из блокады, но нам нельзя было много кушать – желудок усох. Поселили под Пятигорском в бывшем зажиточном немецком колхозе, немцев выселили, а мы остались работать на полях вместо них. Однажды днём увидели на речке солдат в шортах – оказались фашисты. Они заняли деревню и начали над всеми издеваться. В первую же ночь сбежала. Куда идти? Решила пробираться домой, в Брянск. Пешком два с половиной месяца шла по Украине. Все дороги забиты беженцами – шли нескончаемым потоком. Украинцы нас не кормили, относились к нам не очень хорошо, редко удавалось что-то выпросить поесть. Периодически немцы отбирали из толпы людей и заставляли мыть железнодорожные станции, паровозы. Несколько раз мыла и я. Помою и иду дальше.

Пришла в Брянск, а наш дом занят немцами. Соседи меня не узнали, настолько истощена была, но сказали, где родители – в соседнем бараке. Там тоже два офицера жили, а мать с отцом за шкафом в каморке. Родители сильно постарели – ни от меня из блокадного Ленинграда, ни от Бориса с фронта никаких весточек не имели. Я болела, много бредила, рассказывала о том, что видела – мама переживала за меня, боялась, что немцы узнают. В итоге от расстройства умерла. Осталась с отцом. Когда усилилась партизанская борьба в Белоруссии, нас затолкали в вагон и отправили в концлагерь в Германию. Вагон товарный, никаких полок, только дырка в полу. Прибыли в Польшу и на одной из станций немецким помещикам разрешили набрать себе работников. Один молодой помещик выбрал папу – тот был высокий, сильный. Отец сказал: «Я не один, а с дочерью». Забрал и меня. Так и работали на этого помещика до конца войны, отец умело столярничал, делал любую мебель, и помещику это нравилось. В 1944 году нас освободили советские войска.

Вернулись в Брянск, ждали, может быть, брат вернётся. Вышла замуж за фронтовика из Сибири. У нас родилась девочка, которая умерла через полгода, больше детей не было. Муж увёз меня на свою родину в Томскую область, отец поехал с нами. Там разошлась с мужем, и мы с отцом стали искать, где нам жить. В Новосибирске не понравилось, добрались до Барнаула. Я ещё на пристани была, а отец возвращается: «Я нашёл нам работу, остаёмся здесь». Устроились в банно-прачечный комбинат на улице Никитина, нам выделили комнату в общежитии. Потом в газете прочла объявление, что требуются люди с торговым образованием – устроилась и всё оставшиеся время проработала в торговле. Встретила своего второго мужа, тоже фронтовика, с которым прожила всю жизнь. Сорок лет назад нам дали квартиру на улице Юрина, где живу и сейчас. Всю мебель для квартиры сделал отец – берегу её до сих пор. Для меня это память – иногда пройду, прикоснусь к шкафам, которые делал папа. Без него я бы, наверное, не выжила в войну.

Забытые блокадники

– О том, что вы пережили блокаду Ленинграда, кто-то вспоминал?

– Никому это не было интересно. Про блокадников вспомнили только в конце 80-х-начале 90-х годов. Тогда я и была признана ветераном обороны Ленинграда. Всё никак не могу привыкнуть к названию Санкт-Петербург. Для меня он всегда останется только Ленинградом. Когда приезжала туда с мужем – покупала много хлеба и шла на кладбище к тем, кто не дожил, не долюбил, кто умер в блокаду.

– Как удалось сохранить довоенные фотографии?

– Отец сделал тайник из старой швейной машинки и спрятал фотографии в подвале дома, немцы их не нашли.

– Удалось узнать судьбу брата?

– Только в декабре 2012 года «Союз поисковых отрядов Карелии» сообщил мне, что лейтенант Борис Маркович Путро, пропавший без вести на Юго-Западном фронте в сентябре 1941 года, погиб вместе со всей дивизией за Днепром. Свой первый бой его дивизия приняла 28 июня 1941 года в 100 километрах от Луцка, а к 7 сентября, то есть практически к началу блокады Ленинграда, она была полностью уничтожена. В декабре 1941 года погибшую дивизию официально расформировали. Долгая жизнь мне была дана, чтобы узнать о брате. Вспоминаю его каждый день…

 

Смотрите также:

Оцените материал
Оставить комментарий (0)

Также вам может быть интересно

Топ 5 читаемых

Самое интересное в регионах