История узницы концлагеря: «В бараке вместе с нами лежали мертвецы»

Наверное, в каждой семье есть человек, в судьбе которого сходится всё самое цельное и важное, что есть в фамильном характере. Таким человеком в семье Цепенниковых из Алтайского края была Ефросинья Сергеевна. Ее племянница, Татьяна Харина, свято хранит старые фотографии, на которых Ефросинья Цепенникова такова, какой была до войны, уходила на фронт и вернулась из лагерей.

Кто не фашист?

«Она пережила такое, что нам бы показалось пережить невозможно, – говорит Татьяна Харина. – Но в ней не было ни озлобленности, ни ожесточения. Она всегда улыбалась. А ещё – первым делом – гостеприимно старалась накормить всех, кто приходил к ней в дом. Наверное, таким людям свыше предназначено долго жить: тётя ушла в мир иной, когда ей было 102 года».

Когда началась война, Ефросинье было 38 лет. Как медика её призвали в армию. После курсов в Томске военфельдшер Цепенникова осенью 1941 года попала в район Вязьмы. По сути, она даже не побывала в бою: при первой же авиабомбёжке женщина получила тяжёлое ранение и контузию. А затем по ней, безжизненно валявшейся в кювете, проехал военный автомобиль.

На поле, усеянное живыми и мёртвыми красноармейцами, пришли немецкие солдаты. Они искали выживших. Возглавлявший группу офицер услышал слабый стон. Стонал вмятый в грязь боец в галифе и ушанке и с санитарной сумкой на боку. Офицер приподнял голову раненого. У того слетела шапка, и тёмные волосы рассыпались по плечам. «Дас ист фрау!», – удивлённо воскликнул немец. Он открыл походный термос и напоил русскую горячим кофе. Ефросинья Сергеевна потом говорила, что этот кофе вернул силы, когда уже казалось, что внутри – чёрная пустота.

Ещё один эпизод запомнился ей. По дороге в Холм (польский городок Хелм), где находился распределительный лагерь, колонну военнопленных конвоировали автоматчики с собаками. Рядом с Ефросиньей, оказавшейся в шеренге с краю, вышагивал бравый автоматчик. Когда она начинала слабеть, спотыкаться и шататься, он незаметно подставлял руку, чтобы могла опереться и не упасть. Ведь когда пленный падал, его тут же убивали.

Как выжить в аду?

Впрочем, ей, как и другим «ротармейкам» (так называли советских военнопленных-женщин), и в Майданеке, и в Равенсбрюке, и в Освенциме редко встречались «нормальные» немцы. Чаще – фашисты.

«Самое страшное, по словам тёти Фроси, было, когда их приводили в лагерь, – рассказывает Татьяна Павловна. – Охранники выстраивались в две шеренги. У каждого дубинка или резиновый шланг. Узниц прогоняли через этот строй и били. Тех, кто бросался на мучителей, забивали до смерти. Смыслом такого истязания было не только причинить боль, но и унизить, морально растоптать человека». 

Военнопленных, не отказавшихся от присяги Родине, не попросивших о спасительном гражданском статусе, в концлагерях пытались довести до уровня скота. Спасало то, что они держались сплочённой группой. И даже в нечеловеческих условиях стремились к гигиене, чистоте. Таких было немного, несколько человек, которые каждый день умывались и делали зарядку перед тем, как их ставили на «аппель»: по несколько часов заставляли стоять (руки по швам!) в полосатом платье-балахоне и под снегом, и под дождём, и под ветром, и на морозе.

А ещё соломинкой, которая удерживала в жизни, была маленькая фотография дочери Линочки, девочка осталась в далёком Барнауле, и у неё было очень больное сердце. Снимок этот Ефросинья приклеила на стопу: там ни одна дотошная охранница не додумалась бы искать! А вообще это чудо, что в течение всех пяти лет заточения женщине удалось сохранить это драгоценное фото!

То, что фронт приближается, стало понятно по тому, что узниц неожиданно отправили в немецкий Берген-Бельзен. Ефросинья с сотнями больных и старых оказалась в так называемом «Больном поле», оцепленном колючкой от остального лагеря. Три недели их не кормили, а потом и вовсе бросили на произвол судьбы – все охранники разбежались.

У пленников не было сил не то что найти себе пропитание, но даже встать с нар. «В бараках вместе с нами, живыми, лежали и мертвецы, их не убирали. Вонь, грязь, вши, болезни всевозможные», – описывала потом пережитое в те дни Ефросинья своей подруге по Равенсбрюку Антонине Никифоровой, автору книги «Повесть о борьбе и дружбе». Саму Ефросинью спасло то, что она, превозмогая слабость, двигалась: сползала со второго яруса нар и брела на улицу, в туалет. Когда 14 апреля 1945 года лагерь освободили наши войска, там лежало 30 тысяч не захороненных трупов.

Правило малолетнего узника: не плачь - расстреляют. История Зины Малаховой Подробнее

Что оставим потомкам? 

Домой она вернулась только в 1946 году: после фашистского концлагеря освобождённых долго «фильтровали» уже в советских лагерях. Без паспорта, поражённая в правах. В Барнауле её сначала каждый день, потом через день, потом раз в неделю вызывали на допросы. Поэтому главврач барнаульского роддома №1 сильно рисковал, принимая её на работу акушеркой. Но он знал Ефросинью Сергеевну как крепкого профессионала. И не зря! Тысячи барнаульцев могут считать её своей крёстной мамой – она помогла им появиться на свет. 

...Татьяна Харина посвятила Ефросинье Сергеевне стихотворение, в котором есть такие строчки: «Досталось нашей тёте Фросе И холодать, и голодать. Лишь одного не довелось ей – Трусливо Родину предать. И пусть дела её негромки, Но честен путь её святой. Склоните голову, потомки, Пред этой женщиной простой».

На мой вопрос, почему Татьяна Павловна хранит семейный архив дома, а не передаёт его в музей, она ответила: «Я хочу завещать собранный материал своему внуку. А он передаст своим детям. Они же тоже будут Цепенниковы! А как иначе? Мы же – русские!».

«Помню, в детстве, когда мы жили ещё на Никитина, у нас с родителями был разговор на всю ночь, – вспоминает она. – Было жарко. Мы постелили на пол матрас, сверху простыни. Мне было 6 лет. Младшая сестра Ольга быстро уснула. А я попросила маму и папу рассказать об их прежней жизни. И они стали рассказывать. Мама о том, как она ходила в русскую школу под Бугульмой, как учительница удивлялась, что татарская девочка читала Брет Гарта и Джека Лондона. Папа рассказывал про свою огромную семью, про тётю Фросю. И я всю ночь слушала, мне не хотелось спать. Вдруг за окном резко стало светло, запели птицы. Было уже четыре часа утра. И папа сказал: «В этот самый день и в это самое время несколько лет назад началась война». Я это запомнила на всю жизнь».