Блуждающие сны
Говорят, что пишущие женщины в опыте творчества ориентируются либо на Анну Ахматову, либо на Марину Цветаеву. Откроешь, скажем, черно-белую, бедно и стильно оформленную книгу молодой барнаульской поэтессы, и во время первого, ознакомительного чтения покажется, что и многописание, и надрыв, и темы женщины, окончившей жизнь в маленьком районном городке Елабуга, повторились, возродились и видоизменились в стихах Елены Гешелиной.
Вот «письмо на тот свет»: «Осыпались листья над Вашей могилой, / И пахнет зимой. / Послушайте, мертвый, послушайте, милый: / Вы всё-таки мой» (Цветаева, 1914); «Пишу тебе, дружочек, потому что два года назад, когда ты был еще жив, я брала у тебя книгу, теперь ты далеко-далеко, а она лежит у меня в столе, сегодня искала какую-то бумажку и наткнулась на нее» (Гешелина).
Вот «попытка ревности»: «Как живется вам с другою, – / Проще ведь? – Удар весла! – / Линией береговою / Скоро ль память отошла / Обо мне, плавучем острове?..» (Цветаева, 1924); «Если ты номер два – не звони ему по ночам, не тревожь сон номера один, и сколько бы ни было лет между вами – он будет прятать тебя, как понюшку кокаина». (Гешелина)
Вот – портрет донжуана: «Дивясь на пахаря за сохой, / Вертел между губ – шиповник. / Плохой товарищ он был, – лихой / И ласковый был любовник! / Любитель трубки, луны и бус, / И всех молодых соседок...» (Цветаева, 1915); «…Ты – герой всех английских комедий, / Обольщающий с легкостью дам. / Ты транжиришь свое обаяние: / Поцелуй – то одной, то – другой. / И упорно не слышишь рыданий / Своей жертвы очередной. / Ты – поэт, балагур и повеса…» (Гешелина)
Но иногда читаешь женские стихи, и решительно нельзя понять, кто кому подражает:
«К тебе, имеющему быть рожденным, / Столетие спустя, как отдышу, / Из самых недр, как на смерть осужденный, / Своей рукой – пишу...» (Марина Цветаева, 1919); «Буду тихо на погосте / Под доской дубовой спать, / Будешь, милый, к маме в гости / В воскресенье прибегать...» (Анна Ахматова, 1915); «Приди ко мне, незнаемый праправнук, / Присядь на холмик: чище места нет, / На Пасху или светлый майский праздник / Приди ко мне через полсотни лет» (Нина Скворцова, Барнаул, 2009).
Неужели Нина Скворцова, барнаульская поэтесса, повторяет Цветаеву и Ахматову разом? Нет. Настоящих подражательниц мало – для этого надо иметь серьезный читательский опыт, а у большинства его нет. Мы рискнем предложить более правдоподобное объяснение природы этих «блуждающих снов». Карл Юнг писал об архетипическом мышлении, которое наследует человек с материнскими и отцовскими генами. Не логично ли говорить также о типичных ситуациях, преследующих человека в повседневной жизни? Они ложатся в основу лирического сюжета стихов:
Сиреневые страсти.
Черемуховый пыл.
Какое это счастье,
Что ты меня любил!
Что было всё – как было:
Ты был, и я была.
И что весна звонила
Во все колокола.
(Галина Колесникова)
Женщина влюбляется, вступает брак, становится матерью, воспитывает детей. И темы материнства, семейных отношений волнуют женщин-поэтов на протяжении столетий. Вот Сафо, вот Анна Ахматова (стихи к сыну, Льву), вот Марина Цветаева (стихотворные письма маленькой дочери, Але), а вот наши современницы Юлия Нифонтова, Фарида Габдраупова и Елена Безрукова:
У порога, будто бы у трапа.
Как за дверью темнота густа!
Сын остался ночевать у папы,
И кроватка детская пуста.
(Юлия Нифонтова)
Пенициллином и манной кашкой,
Скомканным носовым платочком –
Ребенок пахнет ночной рубашкой,
Мокрой яблонькой в белых цветочках.
В больнице не было одеяла,
В мае уже не топили трубы,
И я ребеночка согревала
Махровым халатом и теплой грудью.
(Фарида Габдраупова)
А кроме любви ничего и нет.
Проснусь оттого, что ребенок во сне повернулся
И пяточки мне положил на живот.
Живет,
как будто скользит по воде – я хочу дотянуться,
а все не могу, безумия недостает.
(Елена Безрукова)
Мотив один, а выразительные средства разные… Не так ли живет поэзия, не так ли живут поэты? Не обижаются люди на гончара, что его прочные кувшины похожи на изделия собратьев по цеху, но говорят ему спасибо: и вода и вино будут целы.
Первое слово, главное слово
Особое место в сознании женщины занимает фигура матери. Казалось бы, материнский культ – мужская прерогатива; но у женщин-поэтов стихотворных «писем маме» всегда находится больше.
«Мне бы маме письмо написать: / «Здравствуй, мама!» и строчка за строчкой / о себе все, как есть, рассказать / и в ответ получить: «Здравствуй, дочка!» / Но без пользы открыта тетрадь, / нет ни слова на чистой странице – / не хочу я ее огорчать / и письмо все равно возвратится (Татьяна Гаврилина);
«Мама, ты меня прости / За твое – при мне – сиротство. / За окольные пути. / За похожесть и несходство» (Людмила Короткина-Снежень).
Почему так распространены посвящения маме, расскажет и психоаналитик, и простой человек – каждый по-своему. Мы же нашли ответ у барнаульской поэтессы Людмилы Короткиной-Снежень:
От страха взываем к маме.
От радости – тоже к ней,
Единственной, доброй самой, –
Нигде не найти нежней.
Не надо словами клясться.
Грешно о любви кричать.
А надо к плечу прижаться
И рядышком помолчать.
И мама поймет, конечно,
И вновь пожалеет нас,
Любимых своих и грешных
И благословенье даст.
Звучит, как афоризм, не правда ли? Такие стихи невредно проходить на уроках в школе, чтобы барнаульская поэзия выполнила, наконец, ту миссию, о которой твердят ее критики – педагогическую.
Молитвы без сладких звуков
Владислав Ходасевич писал, что женские стихи, в их массе, отличает небрежность формы, «не без капризного оттенка». Это мол, человеческий документ, это молитва, которая рассчитывает лишь на человеческое сочувствие. И действительно: ну чем эти стихи отличаются от дневниковой записи?
В детстве родители дали мне сетку и деньги
И отправили в овощной за арбузом.
…Я тащила его волоком по асфальту,
Путь до дома показался вечностью.
Сетка почти перерезала сгиб локтя.
Дома меня ругали
Не за то, что арбуз треснул,
А за то, что нечего жадничать,
– Десять килограммов, что ж так мучиться?
(Елена Ожич)
Однако первое впечатление нас обманывает. У этих стихов изощренная форма: гораздо более сложная, чем у опошленного четырехстопного ямба. Женщины (да и мужчины тоже) обычно бегут этой сложности и хотят читать что-нибудь по-настоящему безобразное, но тоже, к несчастью, подходящее под рубрику «женской поэзии»:
Вокруг меня летают мухи,
Ополоумевшие твари.
Мой друг снимается в порнухе,
Меня туда вообще не звали.
И если ты случайно в белом,
То слава богу, хари рама.
Мне мух долбашить надоело.
Засунь меня обратно, мама…
(Татьяна Журавлева)
Стихотворная техника, не ушедшая от таких славных образцов, как «Мойдодыр» и «Тараканище» – настоящий бич женской поэзии. Гешелина, в отдельных своих стихах приближающаяся к гениальности, для основной массы читателей слишком сложна. Оставив рифмованный стих, Елена отсекла большую часть своей поэтической аудитории. Поэзия ушла в катакомбы по своей воле. А на смену ей пришли веселые варвары.
Вещизм и ностальгия
Гоголевский чиновник Поприщин сокрушался, увидев, что предмет его любви, хорошенькая дворянская дочка, взбегает по ступенькам в модный магазин. «Утверждай теперь, что у женщин не велика страсть до всех этих тряпок», – гласит горестная запись в его дневнике. Доля правды в словах Поприщина есть, но мыслит он грубо. Дуализм явлений ему недоступен. Действительно, женщина укоренена в материальном мире, но именно поэтому мы находим в женских стихах примеры любовного, детального, пластичного, фотографического воспроизведения действительности:
В комнатах огромных, а не в чатах,
я при шляпке ныне и в перчатках,
даже кухня в стиле мавританском –
ананасы плавают в шампанском,
нет нужды ни в деньгах, ни в покое,
платья, шубки, розы и левкои...
(Людмила Гаркавая)
О чем мечтает женщина? Об этом мы можем узнать из стихотворения Натальи Николенковой. Ее героиня (в неге утра) грезит всего лишь о… свежих куриных яйцах. И попутно она рассказывает нам, из чего слагается семейное счастье:
И вот я с наслажденьем покупаю Яиц десяток, круглых, как Земля, И гармоничных, как душа ребёнка. И газ зажгу, и с ножкою цыплёнка, И с огурцом – со всем, что в доме есть – Поджарю утренний омлет герою, Чтоб любоваться, как он будет есть.
Неразрывная связь с миром вещей у всякой хранительницы домашнего очага имеет негативную сторону. Каждая женщина отягощена горькой памятью – следствием ранней восприимчивости к миру. Поэтому так много в любом альманахе женской поэзии стихов-воспоминаний, в которых память работает не на воскрешение, а на отстранение прошлого:
Стыдно писать. Обычное самое детство.
Налысо стригли меня, обзывали лысой башкой.
Печку топили зимой, чтобы сварить и согреться,
И за водой далеко ходили пешком.
(Фарида Габдраупова)
Расставаясь с этими краткими заметками о женской поэзии, хочется вспомнить слова Марины Цветаевой: «Не следует искусственно изымать женщину из человеческого круга, а поэзию дробить на женскую и мужскую. Тот, кто льстится на подобные разъятия – ничего не знает о женской душе».
Олеся НЕСТЕРОВА. Не делай долгим расставанье…(рассказ)