105-летнюю Парасковью Григорьевну Якубовскую несмотря на преклонные годы память не подводит. «Мама, как звали нашу бабушку?», – спрашивает её 77-летний сын Пётр Павлович, и она тут же отвечает: «Маланья, царство ей небесное».
Многих дорогих её сердцу людей уже нет рядом. Зато на юбилей главы рода собрались все наследники – сын, пятеро внуков и трое правнуков. Один внук, кстати, прилетел поздравить бабушку из самой Америки.
Историю долгой жизни Парасковьи Григорьевны Якубовской, по которой можно изучать историю государства, рассказал корреспондент АиФ-Алтай.
Столыпинская реакция
Многодетная семья церковного писаря Якубовского отличалась не материальными богатствами, а трудолюбием. А вот живший по соседству будущий свёкор Парасковьи – тоже переселенец-украинец – быстро стал зажиточным. Было у него 12 коней, несколько коров и несчитанное количество мелкого домашнего скота да птицы. Евстафий Бащенко не чурался брать за четверть водки покосы односельчан, которым было затруднительно или лениво ими пользоваться.
После революции, как говорит Парасковья Григорьевна, началось в размеренной крестьянской жизни что попало. Гражданская война принесла в её семью огромную утрату. Однажды в Константиновку нагрянул белогвардейский карательный отряд. Всем мужчинам села было приказано собраться утром у реки. Вместе с остальными пошёл и её отец. И, как многие односельчане, был там расстрелян. Каратели, вернувшись с места жестокой расправы, приказали женщинам идти забирать своих мужиков. Бабий вой долго стоял над Константиновкой. За что убили мужей и отцов, никто не знал. Наверное, для страха.
Молодая Вдова
Однажды прослышали в Константиновке про БЧК – Большой Чуйский канал. Строили его в Киргизии, где, как говорили, умереть с голоду невозможно, – фруктов и овощей много. Несколько бедняцких семей подались на заработки. В числе прочих и семья Якубовских. Мать, жалея молоденькую Пану (так звали Парасковью домашние), не послала её работать на стройку. Девушка стала нянчить киргизских детей. А через два года строителям сказали: «Спасибо, канал проложен, можете уезжать домой».
Ехать им было некуда. Поэтому когда кто-то рассказал, что под Барнаулом на бывших помещичьих землях собираются делать большое полеводческое хозяйство, решили ехать на Алтай. Поселились в бараке, перестроенном из бывшей конюшни. Работала Парасковья и дояркой на ферме, и полеводом. Здесь у неё случилась неожиданная встреча – с бывшим соседом и приятелем детства Павлом Бащенко. И стало понятно, что место прежней дружбы занимает любовь.
В 1936 году Парасковья и Павел поженились. В 1937 году родился сын Николай, через год – Михаил, а ещё через два года – Пётр. Павел Евстафьевич был единственным шофёром во всей округе. Поэтому его в первые месяцы войны не отпускали на фронт. Но идти воевать и ему пришлось. В феврале 1942 года он прислал письмо, в котором сообщал о ранении. Видимо, после того, как его «подлатали» в госпитале, Павел Бащенко вновь оказался на передовой. А вскоре его жене почтальон вручил похоронку…
Вся жизнь – работа
«Нам было очень тяжело, голодно, – рассказывает о военных и первых послевоенных годах сын Парасковьи Григорьевны Пётр Бащенко. – Я, например, всегда есть хотел».
Спасением была картошка. Всем работникам Западно-Сибирской опытной селекционно-картофельной станции давали по 15 соток земли. Их засаживали только картошкой. И ещё Парасковья «прихватывала» деляночки, которые выделялись студентам-практикантам, но были ими не востребованы. Каждый день дома варили ведёрный чугун картошки. На большой дубовый стол мать выкатывала из котелка картошку в мундире, и мальчишки хватали ту, что ближе, обжигая пальцы, кое- как сдирали шкуру и совали парящую мякоть в горку соли.
Парасковья делала много солонины на зиму – огурцы, помидоры, капусту. И огромный бочонок груздей! Грибы приносили сыновья : после школы уходили в лес и возвращались с полными корзинками. «Ой, как надоело мне это дело», – ворчала мама. Но шла к озеру, которое было в те годы чистым-чистым, мыть грибы. А потом – в кадушку их и под гнёт.
Хлеб на опытную станцию привозили из города. Счастье мальчишечье было, когда зимой кого-то из них сажали править санями хлебного обоза. За это давали по буханке серого хлеба.
Полегче стало в 50-е годы. Хотя и тогда продовольственный налог был большой.
«В Лебяжке молоканка была, мы туда молоко сдавали, – вспоминает Пётр Павлович. – Несёшь-несёшь, а так хочется хлебнуть. Посмотришь, нет ли кого вокруг, отогнёшь марлю, глотнёшь – такое вкусное!»
Их семья сдавала 410 литров молока. Узнав про это, секретарь директора станции удивилась: «Тётя Пана, у тебя же муж погиб на фронте, для тебя налог должен быть вдвое меньше!». Поехала в Барнаул разбираться. А там ей сказали: «Надо газеты читать и радио слушать». Только когда ж ей было читать и слушать?! В 5 утра вставала, бежала топить печки-буржуйки в конторе, потом убиралась, потом домой спешила готовить на вечно голодных пацанов, а вечером шла драить некрашеные конторские полы. Так что день её рабочий заканчивался за полночь…
«У неё фотографий особо нет, – извинился Пётр Павлович в ответ на просьбу показать семейный альбом. – В сороковом году, правда, они фотографировались с отцом. Этот портрет долго на стене в рамке висел. Они на нём такие красивые были! Куда девалось это фото, не знаю. В детстве, помню, на каждые майские к дяде Грише, маминому брату, в Новокузнецк ездили. У них вся стена была увешана фотографиями в рамочках. Бородатые мужики в дореволюционных одеждах – дед, прадед. А у нас это не заведено было. Матери не до того было. Она отдыхала-то один раз в жизни – на 12 дней ездила в санаторий».
Журналист, поэт и скульптор 
Крепка корнями. История одной немецко-украинской алтайской семьи 
История узницы концлагеря: «В бараке вместе с нами лежали мертвецы» 
Роман длиною в жизнь. Богатство семьи – дети, внуки, правнуки и любовь