«Пока ещё живой, один из этого поколения», – так подписано письмо, которое лично на днях привёз в редакцию Ян Тихонович Попов, житель посёлка Среднесибирский Тальменского района.
«Это поколение» – дети войны, росшие без мобилизованных отцов и почти без пригляда матерей, без продыху работавших на нужды фронта. Дети, овладевшие трудовыми навыками гораздо раньше, чем букварём. Дети, жившие на «голодном пайке». Дети, повзрослевшие сразу и жёстко.
Собственно, многостраничный текст его авторства – даже не письмо в классическом понимании. Это довольно серьёзная работа о вкладе сибиряков (и жителей Алтайского края в частности) в Победу, насыщенная статистическими данными, с отсылами к документам и литературным произведениям. Но главное в ней – «лирические отступления», личные воспоминания и личная боль за поколение, которое родившийся в 1940 году Ян Тихонович считает незаслуженно забытым.
Приводим письмо в сокращении.
Куда ушло детство?
Девятого мая исполнилось 72 года со Дня Победы. Имена погибших и умерших от ран фронтовиков увековечены; оставшимся в живых – почёт и внимание. Государство как-то заботится о бывших малолетних узниках концлагерей, «блокадниках»; вдовах погибших бойцов и тех людях, кто признаны тружениками тыла. Сотни, если не тысячи, поисковых отрядов продолжают искать без вести пропавших в годы войны, пытаясь установить личности павших, – честь и хвала должна быть и тем, и другим.
А как же с теми людьми, кто хлебнул военного лиха, едва родившись, едва став на ноги в буквальном смысле слова, кто не видел «нормального» детства?
Как известно, к ноябрю 1941 года немцы захватили территорию, на которой проживало 40% населения СССР. К этому же времени в Сибирь из прифронтовой зоны было эвакуировано 1523 промышленных предприятия, 226 из которых – на Алтай. Кроме них в крае было построен 51 новый завод. Взрослых мужчин на них было совсем не много, основная тяжесть легла на плечи женщин и подростков. В неимоверно тяжёлых условиях работы они выдерживали колоссальные нагрузки. Но дети на заводах всё-таки находились в лучших условиях, чем дети в деревнях! Их хоть впроголодь, но кормили. И им – что впоследствии оказалось очень важным – оформляли трудовые книжки и «зачисляли» стаж!
В этом же году в крае нагрузка на одного колхозника достигла 12,5 гектара – при том, что почти все трактора и лошади были реквизированы для фронта!
С весны сорок второго взрослые в деревнях по постановлению Совнаркома должны были отрабатывать не менее 150 трудодней, подростки 12-16 лет – пятидесяти. Через год минимум был увеличен в два раза, а не выполнявший его считался выбывшим из колхоза и лишался приусадебного участка, без которого семье грозила голодная смерть.
Обеспечивая фронтовиков и заводчан хлебом, мясом, молоком, колхозники в годы войны (и в последующие несколько лет) не получали ни денег, ни «продпайков». Жить можно было только со своего хозяйства, где величина огорода и численность скотины зависела от состава семьи.
Надо, значит, надо
Наша была большой. Вскоре после начала войны отец был мобилизован в трудармию, в конце года погиб старший в семье сын, Андрей. Мама в марте 1942-го родила дочь Тоню, ровно через год умерла от туберкулёза, и Тоню погубил менингит. Осталось в доме шесть детей; старшей, сестре Любе, было 17 лет, я – младший. С голоду не умерли, потому что исполнили предсмертный материнский наказ: «Чтобы выжить, хозяйство не уменьшайте».
И мы «держали» (и копали вручную, и пололи за лето не раз!) огород в 70 соток; корову, два телка (одного в 2 года кололи на мясо), одного-двух поросят, несколько овец, до десятка кур. К зиме для них приходилось заготавливать не меньше 50 центнеров сена, а для тепла в доме – не меньше 10 кубов дров. Кто всё это делал, если подростки с 12 лет были обязаны на поле или на ферме отрабатывать те самые трудо-дни… Мы, малыши, из кожи лезли, чтобы как-то облегчить жизнь старшим. Ко всему прочему за скотину нужно было платить натуральный налог: с коровы – 200 литров молока в год определённой жирности, за телят – 40 кг мяса, с каждой овцы – килограмм шерсти, а шкуры любых животных подлежали обязательной сдаче.
А нарушение «директив» было чревато крайне неприятными последствиями. В селе Луговое Тальменского района у одной бабушки за неуплату налога конфисковали последние 2 фунта шерсти и медный самовар, в котором она, экономя дрова, варила картошку. Время было жестокое, и законы такие же. В моём родном посёлке Костяки Тальменского района за горсть зерна в кармане мать двоих маленьких детей посадили на три года. А объездные на лошадях нещадно стегали ребятишек только за то, что они пытались собирать колоски на уже убранных полях…
Первый хлеб я увидел в 1947 году. Отец связал две связки мётел и повёз их в Барнаул на хлебокомбинат, и я с ним увязался. Там увидел в стойлах лошадей, которые что-то жевали, похрустывая. Пригляделся – корочки хлеба: и свежие, и старые, заплесневелые. С разрешения мастера мы собрали те, что посвежее, почти полмешка – и на время стали самыми «богатыми» в посёлке.
Вдумайтесь: алтайское село за 4 года войны дало Родине 160 миллионов пудов зерна, почти 10 миллионов пудов картошки, свыше 9,4 миллиона пудов мяса, два миллиарда литров молока, а ещё – масло, сахар, сыр, шерсть на валенки, кожи на сапоги… Потому что все его жители – от самых малых – знали слово «надо». Надо помогать старшим, надо работать, надо вести себя по-взрослому.
И после победы в деревне мало что изменилось. То самое Совнаркомовское постановление об обязательном минимуме трудодней оставалось в силе ещё почти десятилетие. И деваться людям было некуда: куда там беспаспортным…
Та самая семья
Два года назад наше поколение вроде бы «признали». Но как? Две льготы дали: без очереди к врачу и без очереди на кладбище (на самом деле – в дома-интернаты, – ред .). Но не милостыни прошу я для нашего поколения, а чтобы его тихий подвиг, совершённый не в один миг, не в один час, а совершаемый многие годы, был по достоинству оценён.
Прошу, предлагаю поставить памятник из пяти фигур. Первая, конечно, солдат, – отец, муж, брат. Вторая – женщина: мать, жена, сестра. Ещё две фигуры – мальчик и девочка лет двенадцати: это они наравне с матерями стояли у станков, выполняя полторы-две нормы за смену; это они пахали, сеяли, растили хлеб для воюющих отцов. И обязательно рядом с ними должна быть фигура ребёнка лет двух. это его детство положено на Алтарь Победы.
Пусть это будет символ сибирской семьи, внёсшей колоссальный вклад в спасение мира от фашистской чумы.
Хлеб после Победы. Все тяготы войны вынесла на себе алтайская деревня 
Век с видом на Обь 
«Работали за палочки», но во имя Победы 
Женщина-ветеран: Войну показывают не так