Когда Александр Дитц увидел установленный на барнаульской пл. Свободы памятник жертвам политических репрессий, то почувствовал себя заново родившимся. Он ждал этого четверть века. И не просто ждал…
С котомкой «по миру»
– Александр Христианович, Вы являетесь инициатором появления памятника жертвам репрессий в Барнауле. Почему вам близка эта тема?
– Не просто близка, я внутри ее. В сентябре 1941 г. наша семья, как и еще 95 тысяч советских (в ту пору) немцев, из республики немцев Поволжья была депортирована на Алтай. Мы лично оказались в с. Мезенцево, где нам достался дом без крыши, окон, сеней… Через месяц мой отец, слывший искусным краснодеревщиком и кузнецом, старший брат, летом только закончивший Энгельский институт зоотехником, а также родной дядя и два двоюродных брата по повесткам из крайвоенкомата были мобилизованы в т. н. трудармейский лагерь НКВД.
Они оказались, как выяснилось позже, в бывшей Молотовской области» (ныне Пермский край), лагере «Чапец», откуда вывезли других заключенных, чтобы разместить почти 10 тысяч советских немцев. В январе 42-го «мобилизовали» и мать. Она попала поближе - в небезызвестный «Краслаг» (Красноярский край), где женщины валили лес и изготавливали шпалы. Вернулась в июле 1945 г., а наши мужчины сгинули бесследно.
– А вы под чьим присмотром оставались?
– Мой 10-летний брат Иван, я – четырех лет, и младшая сестра Эмма, остались сами по себе. Все эти годы «жили» на русской печи, потому что в избенке, где мама успела заложить оконные проемы дерном, не было ни кровати, ни стола, ни табуретов - ни-че-го. А за пропитанием, если это так можно назвать, мы с сестрой «ходили по миру». Во многих случаях нас встречали нормально, но бывало, что не только поносили – «Фашисты!», «Враги народа!» – еще и собак натравливали.
Злые люди есть всегда и везде, но мир и не без добрых людей. Неподалеку жил старик Еремей Турбин, бывший в плену у немцев во время первой русско-германской войны, однако, он к нам почему-то проникся… Работая ночным сторожем при ветлечебнице, он порой приносил молоко: ничего, говорил, что корова с лишаями, на молочке не сказывается… А когда мне было 8 лет и в школе учился, председатель колхоза Ирина Ложкова – колоритная такая была женщина, всегда в кожанке – взяла меня рассыльным, и иногда буханку хлеба давала…
Будущий полковник родился в землянке
– Но когда мама вернулась и война кончилась, стало полегче?
– Как посмотреть… Объявился хозяин избушки, решил разобрать ее на дрова. Тогда мы на окраине села вырыли землянку, рядом такие же были еще у 6 семей немцев. До 1956 года, когда сняли спецпоселения, мы дважды в месяц должны были являться в комендатуру в Тюменцево (а это 18 км!), больше из села без разрешения даже по надобности ни шагу делать было нельзя, иначе 20 лет лагерей, и такие примеры были. В земляных 14 «квадратах» мы жили до 1964 г. Брат жену туда приводил, а когда отселился, я женился, сын Сережа, ныне полковник армии, там родился…
У меня трудовой стаж – 51 год, потому что к 14 годам я уже «законно» отработал сезон трактористом. Это полегче или как? А если говорить об отношении… Люди, которые понимали, что мы такие же советские, как они, относились ровно. А у желчных отношение оставалось прежнее, сколько бы лет не прошло с окончания войны. Что говорить, если и сейчас, когда моя фамилия появляется в Интернете, находятся «добрые» люди, которые в комментариях вспоминают про «фашиста»…
Из секретарей райкома– во вредный для партии элемент
– Но то, что вы в 60-х годах оказались слушателем советско-партийной школы, а после и вторым секретарем Табунского райкома партии, о чем-то да говорит?
– Мало кто знает. Что Германия с конца 40-х поднимала тему неравноправия советских немцев в победившей стране, тем более, что уже всеми было признано, что в годы войны в СССР никакой «пятой колонны» не было. На волне «отзывчивости» я и оказался в партшколе. Для меня ценно, что в ней я получил средне-специальное образование (агроном-организатор). Но «высовываться» нельзя было. Когда стал работать в Табунах, начал «прозревать». Раньше знал о положении немцев на примере своей семьи и еще нескольких, живших рядом в Мезенцево.
Надо сказать, что в начале 50-х из «Чапца» вернулся наш сосед по Поволжью Готфильд Шульц, и рассказал, что из тысяч в живых остались единицы. Мои родные умерли в 1944 г., брат – у него помутился рассудок – скончался на его руках. Мертвых никто не хоронил: либо сбрасывали в заброшенные шурфы, либо – в холода – складировали штабелями в дощатые сараи, а по весне сбрасывали в реку, чтобы половодьем унесло…
В Табунском же районе в ту пору было более 50% немцев от общего числа населения – сгусток сломанных судеб, человеческих драм! – и преимущественно они жили «в черном теле». Естественно, в органах местной власти, милиции, «на колхозах» не было не одного советского немца, кое-где встречались агрономы или зоотехники. А скотников из немцев было сколь угодно. Мой повышенный интерес к их историям не остался незамеченным «кем надо» и «где надо»: в Сибирь, мол, тебя уже ссылали, но и подальше в стране края есть…
После того, как на одном из пленумов райкома я выступил против проводимой национальной политики, мне приклеили ярлык «вредного элемента для партии» и показали «мое» место…Однако это только разожгло желание серьезно разбираться в трагедии тоталитарного режима. Я впоследствии и Леониду Ильичу Брежневу письмо писал по поводу национальной политики, меня потом опять в райкоме «распекали», хотя я уже был беспартийным.
- А Ваша супруга не пыталась вас «приостановить», на всякий, так сказать, случай?
- Ее отец попал в эти же жернова, поэтому – нет, не пыталась, даже помогала. Сын и дочь, когда подросли до «сознательного» возраста, тоже меня понимали и понимают. Я ими горжусь. Сын с серебряной медалью закончил среднюю школу, университет уже с отличием, после срочной службы решил остаться а армии. В настоящее время полковник, первый заместитель прокурора Новосибирского военного гарнизона. Дочь тоже уважаемый человек: после окончания барнаульского пединститута преподает английский язык в одной из городских школ.
Но вернемся к теме. Беспрепятственно заниматься вопросами депортации, репрессий стало возможным в годы «гласности и перестройки». Хочу подчеркнуть, что созданный в 1990 г. Всесоюзный (теперь международный) фонд реабилитации и помощи жертвам сталинизма и трудармейцам, президентом которого являюсь все эти годы, – организация для и ради всех пострадавших в годы репрессий – независимо от национальности, вероисповедания, места жительства.
Решение о создании Фонда было принято в том же году на московском съезде, где собрались представители разных союзных республик: беда же коснулась всех! Только на Алтай, помимо немцев, в годы войны были депортированы более 10 тыс. жителей Прибалтики, калмыков, поляков… На январь 56 г., когда отменили поселения, на спецучете в крае состояло свыше 107 тыс. человек, а всего в крае разным видам политрепрессий подверглось более 250 тысяч. Вдумайтесь, это без малого 10% от общей численности населения края по переписи 1959 года!
В каждой республике бывшего СССР были свои трагедии. Поэтому и Всероссийский фонд, и республиканские фонды, и их региональные отделения работали, что называется, не покладая рук. Их усилиями в последующие годы было реабилитировано порядка полутора миллионов человек.
-У вас, вероятно, скопился солидный архив…
- Да, мы набрали огромный архив - десятки тысяч анкет, писем, записей, воспоминания людей, которые прошли все круги ада. С 1990 года по 1 июля 2007 г. мы имели в здании РТИ две комнаты, потом аренду дорого стало платить, все пока хранится в шкафах в коридоре. Готовимся передать в краевой архив. На днях встречался с новым начальником краевого государственного архива Галиной Дмитриевной Ждановой, говорили о том, что тема репрессий еще нуждается в поисках, обработке.
Под «шумок» президентской компании
– А когда у Вас появилась идея памятника?
– Давным-давно. Будучи взрослым человеком, я не раз ездил в Пермский край, где, как и мои родные, в лагерях сгинули тысячи людей, - и ни креста, ни могилки. Некуда придти поклониться. Но конкретно идей «заболел» после 1991 г., когда были приняты принципиальные законы: «О реабилитации репрессированных народов» и «О реабилитации жертв политических репрессий».
Горжусь, что принимал деятельное участие в подготовке этих документов, чем руководил Борис Ельцин, бывший в то время Председателем ВС РСФСР, с которым мы неоднократно встречались в рамках этой работы. Тогда, отмечу, было создано три группы, которые занимались тем, чтобы поднять все указы, законы, подзаконные акты, распоряжения, положения, по которым репрессировали людей.
Доступны были все архивы, нашлось почти 400 актов, был издан их двухтомник. Лед, как говорится, тронулся. Мою идею об увековечении памяти жертв репрессий поддержал Владимир Баварин, мэр Барнаула в те годы, но все-таки были опасения, как общество это воспримет. Однако, в 1996 году, когда все внимание в стране было привлечено к повторным выборам Ельцина на пост Президента, мы «под шумок» (подчеркиваю это слово!) заложили на площади Свободы камень: «Здесь будет поставлен памятник…».
Место это очень подходящее. С одной стороны, намоленное: там до 1935 года был храм Петра и Павла, часть которого разобрали, а что не смогли – взорвали. С другой стороны, там же и памятник Сталину одно время находился, а рядом был целый квартал НКВД – самое место для покаяния…Но первый камень варвары разбили, хотя он был большой. Поставили второй: его облили мазутом, подожгли.
Поставили третий, который достоял до «последнего». В 2002 г. Баварин издал постановление об увековечивании памяти жертв политических репрессий, после его гибели постановление «продублировал» Владимир Колганов.
Одновременно был обновлен состав оргкомитета, куда удалось ввести действительно заинтересованных неравнодушных людей. Мы трижды проводили конкурсы на лучшее скульптурное и архитектурное решение памятника, и были там достойные эскизы, но… как-то все не «срасталось». Мне лично не раз говорили: что ты ходишь, никому, кроме тебя, этот памятник не нужен!
Низкий поклон от прощавшегося…
– Но все-таки оказалось, что это не так…
– Слава Богу, и понимающим людям. Интересно, что с Анатолием Щетининым (скульптор – прим. ред.) я знаком давно, а вот о том, его отец Прокопий Щетинин более 20 лет назад изготовил скульптурную композицию «Прощание», узнал относительно недавно. На этой скульптуре мы и остановились, а стараниями Щетинина и нашего земляка Владимира Рыжкова на отливку скульптуры в бронзе (цена вопроса – более 5 млн.рублей) в Москве были найдены спонсоры.
Наибольший вклад внесли Александр Евгеньевич Лебедев, Михаил Дмитриевич Прохоров, Михаил Михайлович Задорнов, Дмитрий Борисович Зимин, Татьяна Борисовна Юмашева, Владимир Борисович Францен, Андрей Филлипович Кнорр. Меценаты Барнаула помогли с изготовлением постамента, администрация города выделила средства на благоустройство прилегающей территории.
Честно говоря, меня не все устраивает в этом мемориале – я не говорю о самой скульптуре. Как центральная часть мемориала она хороша, но нужно, на мой взгляд, чтобы отдельно были отражены статистические сведения о жертвах, коль мы не можем перечислить все фамилии; а также увековечены люди, которые бескорыстно поддержали памятник. С их стороны это нравственный поступок, я считаю.
И еще: большинство жертв репрессий - люди верующие. Полагаю, уместно подобрать молитву, которая не обидит людей разных вероисповедований. Тогда мемориал будет завершенный. Люди, пришедшие к памятнику 30 октября, в День памяти жертвам политических репрессий,- а собралось человек шестьдесят - тоже высказали некоторые замечания. Мы долго бились, как назвать памятник.
В результате написано: жертвам политических репрессий посвящается. Правильно сказала Тамара Михайловна Степанская - одна из умнейших, мудрейших женщин, коллегам по культурологической комиссии: «У вас, уважаемые, по-прежнему остался «совдеповский» подход». 30 октября был День памяти жертв политических репрессий, собрались у памятника человек шестьдесят. Первый вопрос: жертвам политических репрессий каких времен посвящается? Киевской Руси, Петра I, Екатерины Великой, Николая II? Люди сразу обратили на это внимание. Я полагаю, что надо уточнить «бывшего СССР» или годы указать. Безусловно одно: то, что памятник наконец-то появился – огромное событие!
Потомки жертв режима, не знающие, где захоронены их предки, могут придти и поклониться памяти безвинно погибших, замученных. От себя лично, от имени моей семьи искреннее спасибо и низкий поклон всем, кто причастен к появлению мемориала. Но уверен, что «Прощание» нужно не только мне, другим жертвам страшного режима, не только их прямым потомкам, а всему обществу. Пока Россия не усвоит горьких уроков прошлого, не покается, она никуда не продвинется. Но если мы взялись за это дело – нужно доводить его до конца.
-Александр Христианович, книгу на эту тему написать не думаете?
- Я пишу прозу, печатаюсь в журналах, сборниках, выпустил книгу «Журавец над крышей». Но книгу про ЭТО - огромный труд, не успею. Мне бы личный, домашний архив систематизировать.
- Не могу не задать вопрос: в 90-х годах прошлого века сотни тысяч российских немцев воспользовались возможностью уехать на ПМЖ в Германию. Вам, бывшему членом Межправительственной российско-германской комиссии по развитию экономических и дружественных связей, встречавшемуся с канцлерами Германии Колем и Шредером, Президентом ФРГ Херцогом, сделать это было проще простого, но вы не уехали. Почему?
- Я коренной россиянин, чужая страна меня никогда не манила, и не манит. Да и считаю гражданским и христианским долгом заниматься избранным делом. А что бы я в Германии делал, сидел на лавочке?
- Еще вопрос - как к жителю Барнаула с активной гражданской позицией. Что вы думаете по поводу нашумевших поправок в Устав города об изменении порядка выбора мэра города?
- Моя позиция: прямые выборы – более демократичная форма. Но в последнее время появились сомнения, что без погрешностей можно избрать достойного человека. В «последнее» - это когда был отменен порог явки на выборы, когда убрали строку «против всех» и расцвели буйным цветом т.н. «черные технологии».
При таком «порядке» к власти могут прорваться не лучшие представители. Поэтому считаю, что на данном этапе выборы через депутатов более приемлемы.
Досье
Александр Дитц – президент Международного фонда реабилитации и помощи жертвам сталинизма и трудармейцам, президент общественного движения «Сообщество российских немцев Алтая», член Общественной палаты Алтайского края двух созывов, член Союза журналистов России, писатель, фотохудожник.
Рожденный сыщиком 
Священник – бывший спецназовец: «Каждому человеку даётся шанс исправиться» 
Правила Лопатенко, или Можно ли перевоспитать преступника?