Примерное время чтения: 15 минут
140

Иван СКОРЛУПИН. Дед Афонька

То ли руки деду Афоньке от рождения не там приделали, то ли ген наследственный оказался слегка подмоченным, только не получалось у него жить, как все. Все перекладывали русские печи, когда те совсем переставали греть и производить вкусные щи.

Тогда только хозяева приглашали печника из соседней деревни, и за несколько дней тот возводил в избе новое русское чудо – с голбецом, приступком и печурками для того, чтобы, забираясь на горячую печку, ребятишки могли опереться ногами. А ночью в печурках (выемки в стенке) сушили или грели варежки и носки.

Дед же Афонька за лето умудрялся свою печь перекладывать по два-три раза. Перво-наперво отправлял он бабку Салманиду на речку готовить самодельные кирпичи из глины, которой до краёв был наполнен высокий берег в конце огорода. Когда кирпичи были готовы, дед Афонька приступал к своему ремеслу.

Печь он возводил без всякой на то предварительной обдумки. Где скажет бабка Салманида, куда ткнёт пальцем, там печке и суждено возникнуть. Закончит работу, оботрёт грязные руки о фартук и приступает к первичным испытаниям. Все печи дым на улицу выпускали по дымоходу через трубу, а у деда Афоньки он почему-то норовил вырваться в избу.

Печник-самоучка по этому поводу не особенно и расстраивался; будто только того и ждал. Правда, однажды, встав поутру с левой ноги, дед Афонька, чего за ним раньше не замечалось, съездил-таки бабке Салманиде по загривку.

- Я, - кричал он, выскакивая в гневе на улицу за очередной порцией свежего воздуха, - тебе велел кривые да сырые дрова в новую печь совать? Теперь весь дым в избе!

После того, как избу проветривали, дед с бабкой приступали к анализу совершённых ошибок. Как правило, в эту самую минуту на пороге возникал какой-нибудь сердобольный мужик - узнать, не сгорели ли ещё земляки.

Принимался высказывать своё видение проблемы: - Не с той стороны, дед, печку сложил. Надо бы загнеткой-то не от входа в избу, а наоборот ставить. Дед Афонька соглашался, благодарил гостя стопкой самодельного пива, зачем, собственно, мужик и приходил, и на следующий день с утра пораньше опять отправлял бабку с деревянным станком на речку для производства новой партии кирпичей. Сам же ими никогда не занимался, говорил, не мужское это дело.

Процесс возобновлялся с новой силой, но по старой спирали. И со второго раза дым тоже не всегда находил правильный выход. Односельчане со счёта сбились, считая, сколько печей на их душу смастерил за свои годы дед Афонька, но сами предпочитали звать печника из соседней деревни.

Неизвестно, сколь долго питал бы дед Афонька интерес к своему ремеслу, только охоту к перекладыванию печки отбил у него заглянувший в село прогресс. Теперь уж никто не может объяснить, каким образом работавший истопником в колхозной конторе дед Афонька смог купить телевизор вторым после председателя. Но у того хоть деньги водились…

Надо сказать, жил дед Афонька в избе с кухней да горницей, и телевизор установил, естественно, в красном углу, прямо под портретом Ленина в деревянной раме со стеклом. Такие имелись в каждом доме, и дед Афонька в этом плане от людей не отставал. На голубой диковинный огонёк потянулись к деду Афоньке сначала соседи ближние, потом дальние, а за ними и соседи дальних соседей - не к председателю же, хоть он и колхозный, в самом деле, запросто в гости ходить.

Многие хотели полюбоваться чудом, да только горница всех не вмещала. Самые расторопные занимали места на кровати и на полу в горнице, поближе к телевизору, опоздавшие же довольствовались на кухне местами на полу. А то и стояли, опираясь о косяк двери, которую дед Афонька предусмотрительно снял за ненадобностью. Но из кухни экран видели не все, и однажды кто-то в шутку возьми да скажи:

- А чё, Афанасий, не сломать ли тебе деревянную стенку? Вона, сколько сразу простору появится! И никому не будет обидно.

Другой отшутился бы, но дед Афонька, напомню, был не такой; через пару дней перегородку между кухней и горницей сломал-таки. А проём завесил большой клеёнкой с нарисованной маслом картиной, какие водились в каждом доме и считались в то время шиком.

Эти самодельные ковры во множестве продавали бродячие цыгане - нарисованные непременно пышногрудые розовощёкие девицы с лебедями на берегу озера очень нравились местным бабам. Едва народ набивался в избу, дед Афонька под довольные возгласы гордо снимал с гвоздей ковёр, и кино никто никому смотреть не мешал.

Мужики курили тут же; зачастую дым стоял такой, что впору было топор вешать. Деревня есть деревня, на всех культуры там издавна не хватало, и всяк пришедший к деду Афоньке «на кино», мог вслух комментировать происходившее на экране. Бывало, первой на правах хозяйки во время краевых «Новостей» не выдерживала Салманида.

- Дед, - обращалась к Афоньке, - зачем они показывают нам овец? Не знают, что ли, у нас своих больше десяти штук! Гости наперебой принимались обсуждать вопрос, успокаиваясь только с началом художественного фильма. Ближе к полуночи гости расходились по домам, а бабка Салманида после них выгружала на улицу горы подсолнечной шелухи и окурков. Ни ковров, ни паласов в те годы в деревне ещё не было, а ручной работы половики просто сдвигали под кровать, так что сорить было в порядке вещей.

Со временем телевизоры появились в других домах, и надобность ходить к деду Афоньке отпала. Тот заделал проём новой стеной и стал думать, чем бы ему заняться в промежутках между просмотрами фильмов. Надо же случиться именно в это время бабке Салманиде посмотреть по телевизору передачу о пасечнике. Захотелось ей иметь собственный мёд.

Вечером она подтолкнула деда к мысли купить для начала хотя бы один улей. Дед Афонька и сам уже подумывал заняться пчёлами; предложение Салманиды легло на подготовленную почву, и через неделю во дворе появился улей. Ещё через день, а, может, и два, дед Афонька ознакомился с содержанием улья, а крышку на место положить забыл. Через некоторое время бабка Салманида пожаловалась:

- Куры что-то перестали нестись. Пошарился бы, Афонька, по полыни да в огороде, наверное, там стали нестись.

В поисках гнезда дошел дед Афонька до улья и очень удивился, обнаружив в нём десятка полтора яиц. Собрал их в фуражку, пошёл к бабке. - Ты погляди, - говорит, - кажется, наш мёд в яйца сконцентрировался. Сходи к Микитке-пасечнику, спроси, что бы это значило. После Микитка и разнёс весть по деревне. Одним словом, как не задалась у деда Афоньки карьера печника, так не задалась и карьера пасечника; до самой зимы служил улей гнездом для кур, а незадолго до снега прибрал его себе какой-то предприимчивый односельчан.

Как все, дед Афонька с бабкой Салманидой держали на подворье корову, и на сенокос ездили на колхозной лошадке, запряжённой в телегу, куда складывали литовку, продукты и запасную одежду на случай дождя. Хоть и небогато жили люди, зато петь любили от малого до старого, и дорогу до луга и обратно часто коротали песнями.

В третий раз в тот год поехали дед с бабкой на сенокос. Поднялись на пригорок, и такой вид открылся их взору, такая радость обуяла ими - в самую пору на свежем воздухе петь во всю силу лёгких. Салманида ехала, сидя боком к деду Афоньке и свесив с телеги ноги, на что тот никакого внимания не обратил - многие так ездили. Может, всё обошлось бы, только бабка Салманида не очень рассчитала место в телеге, устроившись почти над большим задним колесом с деревянными спицами. Проехали молча какое-то время; дед Афонька заскучал:

- Бабка, спой хоть чё-нибудь, что ли. Начинай, а я подпою!

Засмеялась бабка Салманида, однако песню затянула. Едут, поют-орут в два голоса, кураж овладел обоими. Бабка запевает, дед тут же подхватывает. Спели «Сронила колечко да со правой руки»; бабка затянула любимую дедом «Ой, мороз, мороз».

На какое-то время забывшись, где находится, стала бабка, как в детстве, болтать ногами. Дорога как раз пошла в гору, и бабка Салманида для удобства немного отодвинулась от деда так, что оказалась прямо над колесом. - Ждёт меня жена, ждёт красавица! - продолжая болтать ногами, громко выводила бабка Салманида.

- Ждёт меня жена, ждёт красавица! - вторит ей дед Афонька.

В это время нога бабки Салманиды попадает между спицами.

- Ой, Афонька! Ногу, ногу! - дурнинушкой закричала она. А дед Афонька, подыгрывая, со спины-то он не мог видеть бабку, прибавил в голосе:

- Ой, Афонька! Ногу, ногу!

Пока разобрался, что к чему, бабка Салманида успела ногу сломать. Отправил дед Афонька бабку в больницу; скучно без неё стало; не до сенокоса теперь. Вспомнил, что кадушку, так в деревне бочки зовут, надо к зиме под засолку огурцов приготовить, принялся ремонтировать, обручи перебивать. Час сидит мастерит, второй пошёл. Идет мимо Фрол с внуком, зашли в гости.

- Здорово, Афанасий!

- И тебе не хворать, земеля!

- Ты, никак, бондарское дело осваиваешь? Не поздновато ли на старости лет?

- Тут делов-то - два раза стукнуть да пару раз сругнуться. Фрол некоторое время молчит, не то обдумывая ответ, не то приглядываясь к кадушке. Заметил щель, поинтересовался:

- А ты вообще-то для какой надобности чинить посудину принялся? Яйца на зиму складывать, - спросил Фрол, памятуя историю со сконцентрировавшимся в яйца мёдом.

- Огурцы скоро солить, кадушка потребуется. Две-то ещё ничего, а эта малость рассохлась, обручи надо подновить. Да ты присядь, Фрол. Сам знаешь, в ногах правды нету. Фрол пододвинул стоявший неподалёку пенёк, сел на него. Подумал, говорить про щель в кадушке или промолчать, чтобы Афоньку не обидеть; он вон как вдохновенно старается.

В отличие от односельчан Фрол никогда не посмеивался над Афанасием, потому что тот на войне спас ему жизнь, вытащив раненого из засыпанного после бомбёжки окопа, и сам оказался раненным в заднее место. Афанасию замереть бы на минуту, пережидая очередной налёт вражеской авиации, а он бросился на помощь земляку и угодил под пулю. Бойцы потом долго посмеивались над ним, а тому хоть бы что; не обижался.

- А ты точно под огурцы настраиваешь кадушку? - всё-таки решился Фрол. – Видишь, вот тут трещинку? Вода будет бежать. Невооружённым глазом заметно. Дед Афонька положил молоток на колени, расправил плечи, очки приподнял, воскликнул удивлённо: - У- у-х, вода! Да про воду и разговору нету! Лишь бы огурцы не выскакивали!

И старики зашлись весёлым смехом. Распрощались они только к вечеру, в который раз пройдясь в воспоминаниях фронтовыми дорогами. Дед Афонька был рад другу, угостил его и себя самодельным пивом, и к кадушке больше не притронулся. - Шут с ней, с кадушкой, - сказал, провожая за калитку Фрола, - никуда она от меня не сбежит. Да ещё с дыркой. Дед Афонька рассчитывал, что бабку Салманиду долго в больнице держать не станут.

- Какой им от неё прок? - не то утверждал, не то спрашивал он соседей при встрече. - Привяжут к ноге дощечки, забинтуют, да и отпустят домой. Не тут-то было. Из-за осложнений бабку отправили в краевой центр, и уже к вечеру вся деревня знала: дед Афонька один остался на хозяйстве по меньшей мере на месяц.

Он рассудил: - Вернётся бабка моя, будет по двору на костылях скакать. Ни сена корове дать, ни напоить её не сможет. Свёл со двора всю скотину и стал думать, что бы такое купить, пока вырученные деньги инфляция не сожрала. В самый критический момент, когда у деда Афоньки от мыслей едва мозги не пошли набекрень, прогресс в лице местного предпринимателя подкинул в магазин джакузи - на пробу, будут или не нет покупать крестьяне.

О новинке тут же прознал дед Афонька; отправился выспросить у продавцов, что это за чудо такое. А те возьми да и пошути: - Покупайте, дедушка Афанасий, джакузи. Вот бабушка обрадуется-то! Баня ведь у вас совсем завалилась? Дед Афонька, как уже выше говорилось, любую шутку принимал на веру. Телевизор он себе купил вторым в деревне, а с джакузи решил стать первым.

Почти вся вторая половина дня ушла у него на ознакомление с подключением новинки. По всему выходило - звать надо кого-то на помощь. К вечеру нашёл дед Афонька местного сантехника Ваську. Так, мол, и так, приходи, родной, завтра; джакузи будешь устанавливать. Васька хоть и не прочь был зашибить лишнюю копейку к мизерному колхозному заработку, а всё же удивился: - Какую такую джакузи, дед? Ты не чёкнулся ли на старости лет? - и безапелляционно покрутил пальцем у виска. - У тебя же и сливной ямы нет!

Дед Афонька на минуту задумался, словно сопоставляя услышанное с тем, что у него было в голове, потом изрёк: - Не боись, Васька! Ведёрком воду вычерпаю на двор. Спешить мне, сам знаешь, некуда. Бабку хочу на старости лет побаловать. Пусть, как королева купается. Уговорился Васька не скоро; цену себе набивал. Утром заявился не один, а с напарником - с недавних времён в деревне повелось за чужой счёт не только самому напиться, но и товарища напоить. Вдвоём справились быстро.

Подсоединили, что требовалось, подключили, к чему полагалось, проверили, как того требовала инструкция и просила оставшаяся от предыдущей пьянки Васькина совесть, наносили в джакузи воду из уличной колонки. Работает чудо-ванна! Прямо хоть сейчас залезай и млей от счастья. - Ладно, сказал довольный дед Афонька, - сейчас уже поздно воду до кипения доводить. Завтра-послезавтра испытаю по полной программе!

Рассчитываясь с Васькой и его напарником деньгами и самодельным пивом, жадничать не стал; едва ли не всю пенсию отдал на радостях. Загулял Васька. А через два дня устыдила Ваську его же совесть. Эвон, нашёптывала она ему, сколько денег дед Афонька отвалил, а воду будет вёдрами выносить. Нашёл Васька напарника. - Пойдём, сказал, - хоть небольшую яму с тобой выкопаем Афоньке под слив. Старый же он, чтоб ведром столько воды перечерпать. Напарник, как и Васька три дня назад, согласился не сразу, тоже, цену набивал.

Но Васька настоял на своём, и отправились они в деду Афоньке. На удивление, во дворе было пустынно. Без стука зашли в дом, да и застыли на пороге, раскрыв рты. Без майки и в больших стариковских трусах дед Афонька сидел на краю джакузи и… стирал портянки. Вода во всю свою мощь кипела и бурлила, брызги разлетались по полу, а сосредоточенный дед Афонька скорее кричал, чем напевал: - Десять я любила, восемь разлюбила, одного я забыть не могу. Васька с напарником, закрыв, наконец, рты, выкатились со смехом на крыльцо.

Яму они выкопали и трубу от джакузи вывели на улицу бесплатно. А к вечеру полдеревни односельчан мурлыкали под нос: - Десять я любила, восемь разлюбила, одного я забыть не могу. И при этом отчего-то радовались, что есть у них дед Афонька, первым купивший джакузи. Если уж он деньги на дорогую покупку нашёл, то другие точно перезимуют - назло мировому финансовому кризису.

 

Краткая биография, написанная собственноручно

Иван Скорлупин. Мне всего лишь первый годик... на седьмой десяток. Гвоздь забью, но он всё равно не будет держаться. Траву скошу, но она всё равно вырастет. Вступил в Союз журналистов СССР, но СССР развалился (пришлось вступить в Союз журналистов РФ). Хотел вырасти, но не получилось настолько, чтобы дальше видеть горизонт. Бреюсь каждый день, но щетина к вечеру отрастает.

Единственное, чему научился: если напишу что, то не вырубить топором. Тачаю слова 44 года в редакции районной любимой газеты. О природе пишу с увлечением, с осени прошлого года додумался писать рассказы. Беспартийный (но не беспарточный), родственники за границами есть. Привлекался... к работам на собственной даче. Всё остальное кто-то собрал обо мне на Яндексе (достаточно набрать: Скорлупин Иван Фёдорович).

Смотрите также:

Оцените материал
Оставить комментарий (0)

Также вам может быть интересно