В доме уютно и чисто, первым делом хозяйка предлагает гостям чай или кофе с конфетами. Несмотря на свои почти 90 лет, ветеран Великой Отечественной войны, старшина медслужбы Валентина Мягкова сохраняет активность и позитивный настрой – шутит, варит кофе, готовит бутерброды с сыром.
Валентина Александровна – коренная жительница Барнаула. Ей интересно наблюдать за тем, как растет и развивается город, но огорчают изменения в характере и поведении барнаульцев – все меньше остается дружелюбия и открытости, свойственной жителям края. Итак, наша героиня о Великой Отечественной, о барнаульцах и Барнауле, о ненависти и дружбе.
Верили в Победу
– Валентина Александровна, каким был краевой центр в 20-е годы прошлого века?
– Я помню совсем другой Барнаул. Мы жили на улице Гоголя. Было много деревянных домов, но не было асфальтированных улиц и тротуаров. Жили, конечно, трудно. Но мне жалко той жизни. Тогда люди были другие.
Недаром говорится: не хлебом единым жив человек. Мы не сидели за решетками в квартирах, как сейчас, а строили друг другу дома на помочах всем миром. Мы пели песни, а сейчас их уже не поют.
– Почему вы решили идти на фронт?
– Когда началась война, я жила в Сорокино, где закончила школу. В деревню мы перебрались с семьей из Барнаула, чтобы самим обеспечивать себя едой – там жила мамина сестра, и у нее был огород.
Поехала в Барнаул на комсомольскую конференцию в 1942 году и вместе с другими ребятами решила идти добровольцем в армию. Как раз в это время в Барнауле формировалась добровольческая бригада – надо было 5 тыс. человек отобрать – строго по заявлениям. А за неделю поступило 20 тысяч.
Вот такой душевный подъем у народа был – все верили в победу. Сначала нас кинули на Калининский фронт – осенью 1942 года. Брали город Белый – там были сильные бои. Когда выбило многих – пошли на пополнение части. Направили потом на Смоленск – город был очень разрушен. Потом на границу с Белоруссией. Затем в Прибалтику – через болота.
В этих болотах по 10 километров раненых на себе таскали, потому что никакой транспорт там не проходил.
Раненых не считали
– Орден Красной звезды вы получили за то, что вытащили с поля боя 37 раненых под Смоленском?
– Я не считала, сколько раненых вынесла, да и как их считать – одного перевяжешь, второго тащишь, потом к третьему бежишь. А так обычно после боя пересчитают раненых – ну, значит, это их сан- инструкторы вытащили. Мы перед отправкой на фронт тренировались – ну не сдвинуть мужика никак. А там, откуда только силы брались – сейчас прямо не верится.
Меня часто оставляли с ранеными – вывезти не могут, транспорта мало, болота, бомбят. 98 человек лежачих оставили на меня одну – ходячие ушли вместе с частью. И все раненые: «Сестричка, сестричка!» – бегаю от одного к другому, они лежат на снегу, им холодно – подтыкаешь что можешь, и все просят судно, и кормить надо – не успеваешь.
– Не страшно было?
– Когда в бою – ничего не видишь, некогда бояться. Стреляют где-то, что-то гудит, но тебя только раненые интересуют. А вот когда самолеты налетают прямо тучами, падаешь на землю – тогда страшно. Лежишь и думаешь, что он на тебя летит, а немец еще высунется из кабины, в своих очках смотрит, и кажется тебе – сейчас на тебя бомбу сбросит.
– Стрелять приходилось?
– Почти нет. Пару раз. Дали нам вести немца в плен. Некого было послать. Нам не разрешали пленных бить, мы их перевязывали – ведь он хоть и немец, но у него тоже болит. Но этот здоровый, и подруга, с которой повели его, сказала, что он может на нас кинуться.
Она отчаянная была, детдомовская. Наставили на него оружие. А он и правда обернулся и на нас пошел. Я трусиха всегда была, а Полина смелая – выстрелила в него. Я тоже, но, зажмурившись, куда попало. В общем, убили его. Потом Полину сильно ранило – перебило полностью, меня когда врач ее оперировавший встретил – расплакался: что вы за люди такие – я не видел таких людей. Девчонке нельзя было наркоз дать – в голову ранение и спирт нельзя дать – кишки в четырех местах порваны, в груди осколок, задницу оторвало, ноги переломаны.
Оперировал без наркоза часа четыре, а она не пикнула, только в конце сказала: хватит в моих кишках ковыряться… Второй раз стреляла, когда с девочкой одной перевязывали раненых на поле. Где-то в траншее застонали – она поползла туда. А там фрицы – схватили ее и уволокли куда-то.
Так и пропала.
«Хоронили» трижды
– Везение многое значит на фронте?
– Меня три раза хоронили, но жива осталась. В первый раз, когда еще на фронт ехали – выпала из состава – сидела у открытой двери, грелась на солнце и кувыркнулась. Потащило меня за поездом – ногами отпихиваюсь, чтобы под колеса не затянуло. А наши решили, что все, мне ноги уже отрезало – потом письмо домой своим написали, что я под поезд попала.
Но из последнего вагона заметили, что я выпала, поезд остановили, подобрали. В Москве в баню пошли – у меня все спина черная, в синяках. Второй раз одну сестру ранил снайпер, я вытащила ее на плащ-палатке – отдала казахам в тыл тащить – они обычно вместе группкой держались.
Многие решили, что это меня они тащат убитую. В третий раз командир услал меня в деревню – я несколько суток не спала, и врач разрешил мне отдохнуть. Легла в избе между бревнами и уснула. А тут немцы деревню разбомбили, полдома сгорело – я и не проснулась – осколки в бревна с двух сторон повтыкались. Пришли за мной – я лежу – решили, что убило.
Стали поднимать, а я говорю сквозь сон: «Ну, что вы за люди такие, мне доктор разрешил поспать…»
– Что было тяжелее всего?
– Тяжелее всего хоронить девчонок из санроты и ребятишек. Ранило одного мальчишку – насквозь в легкое. Он лежит у обочины, по которой мы шли – штаны на помочах, рубаха холщовая.
Весь в крови, грязный, в коростах. Спрашиваем, как зовут – Ванятка, 4 года, батяня воюет, а матку немцы убили. Прооперировали, но он не выжил. Так плакали все.
В другой раз вытащили из погреба троих ребятишек – мать видно вылезла и ее убило осколком. Ребятишки такие худенькие, кожа прозрачная, можно все кости рассмотреть. Солдаты так плакали – дают им сухари, сахар – они не берут – стоят испуганные – одни глазенки только торчат. Такую войну по телевизору не показывают.
– Где вы узнали о конце войны?
– Однажды направили раненых в Барнаул сопровождать – сама напросилась – мама болела, младшего брата убили, а старший сильно израненный вернулся. Сдала раненых, повидала родных и быстрей в военкомат – на фронт возвращаться. Но меня оставили здесь, послали как грамотную в районную газету в Ребриху. Там и узнала ночью по телеграфу о конце войны.
Потом работала в газете, в крайпотребсоюзе следила за заготовкой грибов, ездила по краю. Последние 12 лет перед пенсией работала в крайлите.
Забытый Пушкин
– Раньше люди другие были?
– Другие. Сейчас люди какие-то вредные, никто не посочувствует. Дружбы нет. Не было раньше богатых и бедных. А сегодня моя правнучка учится в институте и рассказывает, какой снобизм сейчас у детей богатых, какое презрение к бедным.
Девочка одна из деревни приехала, училась лучше всех, но ее затравили, потому что бедная. Раньше очередь стояла в библиотеку. А кто сейчас ходит в библиотеку? Дети во втором классе перестали учить стихотворенья. Поют песни на английском, а Пушкина не знают.
Конечно, понятно, почему сейчас люди такие стали – телевизор посмотрите – сколько у людей злости друг на друга, про дружбу почти ничего не показывают. Но скажу честно, почти 90 лет прожила, но не видела вокруг себя плохих людей. И на фронте не видела ни одного предателя.
Может, они и были где-то, но мне попадались в жизни только хорошие люди.
Досье
Валентина Александровна Мягкова в 1942 году призвана из Барнаула в 74-ю добровольческую стрелковую бригаду, в дальнейшем переименованную в 56-ю гвардейскую Смоленскую стрелковую дивизию.
В составе 19 гвардейского сталинского сибирского стрелкового корпуса участвовала в освобождении Белоруссии, Литвы и Латвии. Награждена орденом Красной Звезды, Отечественной войны II степени, медалями.
С этого года в России действуют новые правила регистрации новорожденных 
Рядовой Галицкий – труженик войны 
Свет и в закоулках 
Листаем страницы истории алтайской медицины