И если бы кто-то из ее обитателей обладал философским складом ума, то нам непременно бы показалось: этот нестарый еще человек повернулся спиной ко всему миру, - столько было одиночества и отчужденности в самой фигуре больничного постояльца.
Постоялец сидел и пил казенный чай из граненого стакана, пил медленно, экономно и, прежде чем пропустить последний глоток в желудок, он подолгу по-старчески полоскал рот, издавая при этом горловое неблагозвучие: "Г-г-ррр-ы-ы-лл-л+ г-г-ррр-ы-ы-лл-л…". Будто и правда пребывал в одиночестве и вел себя как ему удобно.
А еще он воровал хлеб в общей столовой. Ну, не то, чтобы воровал… Просто, три раза в день брал со столов намного больше, чем требовалось и уносил в палату, где складывал в объемный мешок, объясняя при этом: "Придет мать - унесет. Нам собаку кормить нечем".
Два раза в неделю Сашку навещала старушка. Она входила в палату, справлялась о здоровье у каждого ее обитателя и, присев на кровать сына, всё жаловалась и жаловалась на одно и то же: на коммунальщиков, рост цен и пьяную соседку. Еще она жаловалась на то, что начальники сына - "чистые воры", что они бессовестные люди, которые непременно должны подавиться чужим куском, и пусть они, забывшие про ближних и Бога, на том свете сгорят на костре из тех денег, какие они утаили…
Мы, жители палаты, вздыхали, кивали головой, сочувствовали и… выходили в коридор. Почему-то неприятно было видеть, как старуха станет складывать в сумку ломти хлеба.
Больничный коридор, в который выходили двери палат, когда-то объединялся с большим холлом. Должно быть, в другие времена в холле были искусственные клумбы, а на стенах висели агитационные плакаты и стенные газеты о вреде курения и алкоголя.
Теперь холл и коридор разделяет деревянная перегородка с большими стеклами, занавешенными материей. Там лежат люди, с которыми медицинский и немедицинский персонал - от лечащего врача до санитарки - почему-то разговаривает на "ты" и громче, чем требуется. Мужчины и женщины, отделенные друг от друга ширмами, лежат на узких кушетках, возле которых стоят эмалированные ведра.
Половина из этих постояльцев не имеет одежды и обуви, и если кто-то из них все-таки пробует встать, накинуть одеяло и дойти до места общего пользования, то обязательно потерпит неудачу: либо от слабости и отравления теряет равновесие и падает на половине пути, либо, застигнутый санитаркой, с шумом водворяется на место.
Долгими зимними вечерами в нашей образцовой палате ведутся разговоры "за жизнь". Вот и сегодня запасливый и хозяйственный Сашка, как обычно, недоволен и брюзжит: - Я вот, например, не успел лечь в больницу, как ко мне подошла сестра-хозяйка, протянула листок бумаги и говорит: "Если можете, купите для отделения две лампочки, моющее средство и прочее. Вот список".
Ну, ни хрена, думаю, обнаглели! Я, значит, работаю, имею полис, и с меня же еще и деньги дерут! А каких-то наркоманов, бомжей и алкоголиков бесплатно лечат. Нету у меня денег, говорю, а она ка-а-к зыркнет! Губы поджала и пошла. Ну, блин, обнаглели сволочи! Да она все домой тащит. Думаешь, для больницы? Хрен! Кругом вор на воре…
Я молчу. Спорить бесполезно и не хочется. Выхожу в коридор, а там - чудо! Стоит красавица-елка на аккуратной крестовине. "Откуда такая? - спрашиваю у дежурной сестры. Та смеется: "Из лесу вестимо". "А все-таки?" Оказывается муж одной больной, как только узнал, что жене придется встречать Новый год в больнице, без лишних разговоров принес елку. Молодые девчонки уже раздобыли где-то конфеты и нитки и украшают лесную красавицу.
-- Сашка, - кричу я палату, - иди елку смотреть. - Что я дрова, что ли, не видел? Обитатели холла, те, кого отделили перегородкой, услышав шум, тоже вышли в коридор. Стоят, держатся за стены. И может быть, от общей радости и предвкушения праздника, показалось мне - дрогнуло что-то в глазах этих запитых и исколотых, грязных и голодных людей, а лицах проступило нечто детское, человеческое, почти утраченное.
Ночью я долго не мог уснуть. Сашкина кровать стояла рядом. Он тоже не спал, я слышал это по неспокойному дыханию. Чтобы скоротать время, я окликнул его вопросом:
-Саш, а ты почему не женишься?
-А для чего? Чтобы полквартиры оттяпала?
- Ну, не все же такие, - говорю, - Зачем же обобщать?
- Все. Ты просто не нарывался.
Мы замолчали. Минут через двадцать, когда я уже стал засыпать, Сашка снова заговорил:
- Елку-то чем нарядили?
- Конфетами.
- Вот придурки! Могу спорить, к утру ни одной не будет - либо бомжи сожрут, либо санитарка сворует и на них сопрет. Вот увидишь!
В оконные проемы было видно, как истекала снегом предпоследняя ночь уходящего года. "С кем встретишь - так и проживешь", - грустно перефразировал я новогоднюю примету и приготовился к побегу. Но был обход и была выписка со строгим предупреждением "Ни капли спиртного!"
Я уходил и со мной прощались однопалатники, медсестры и бомжи. И елка прощалась со мной, сверкая в утреннем свете многоцветными конфетами. Напоследок я еще раз заглянул в палату. Сашка сидел на кровати спиной к двери и допивал утренний чай, издавая неприятные горловые звуки: "Г-г-ррр-ы-ы-лл-л г-г-ррр-ы-ы-лл-л".
Об авторе
Мазанов Дмитрий Олегович родился в 1967 году в г.Бийске Алтайского края. Здесь же окончил среднюю школу. Стихи публиковались в журналах "Алтай", "Барнаул", в альманахах "Бийск", "Бийский вестник", в других коллективных изданиях. Участник двух краевых семинаров молодых литераторов в г.Барнауле (июль 2003, июль 2005). В 2002 году вышла самостоятельная книга стихотворений "Клавиши" (изд. "Кедр") . В настоящее время готова к изданию вторая поэтическая книга "Переходный период".
Юлия АРТЕМЬЕВА. Черно-белым. Место другого времени (рассказ) 
Точка невозврата. Жертвы домашнего насилия отбывают немалые сроки за убийство