Я приготовился уже дремать, но ко мне обратился сидевший через проход сосед:
- Послушай, дорогой! Ты не знаешь, как открываются эти проклятые окна?
Я не знал и посоветовал кавказцу обратиться к водителю. А что это был кавказец, я не ошибся. К тому же он оказался очень общительным и говорил на чистейшем русском языке с едва заметным акцентом. Гариб Мамедович Мамедолиев, так представился мужчина, оказался азербайджанцем, жил он уже много лет на Алтае и сейчас возвращался из командировки.
Мне стал интересен его рассказ о поездке в город Биробиджан. В столице советских евреев я никогда не был и ожидал, что сейчас вот услышу много интересного. И не ошибся.
- Я уже на пенсии, но работаю в пожарной части на машиностроительном заводе. Сутки отдежурю, трое - делать дома нечего. Мы с женой остались одни, дети живут самостоятельно. Вот я и пошёл в пожарники, слава Аллаху, что ещё есть здоровье.
- Зачем пожарнику надо было ехать в командировку? Завод наш делает двигатели для всякой сельскохозяйственной техники, а плунжерные пары для топливных насосов нам поставляет завод из Биробиджана. Как уж они там работают, но эти пары стали приходить к нам бракованными. Наш директор сильно ругал главного инженера, я как раз был при этом, и посылал его в командировку. Но инженер ссылался всё на занятость. Тогда директор сказал: «Мне что пожарника прикажешь отправить с документами в Биробиджан?»
Я же возьми и скажи: - Могу и я поехать. Я знаю, где этот город. Вот я и ездил с документами в еврейскую столицу. Но только никакая это не столица, да ещё такой умной нации. Маленький город, как наш Рубцовск, такой же грязный. Ехал я из Новосибирска на поезде почти пять суток. Да мне что, чаю попил и на верхнюю полку спать, как в пожарной части нашего завода. За три года ни одного пожара. Приехал на место я рано утром и сразу отправился на завод. Документы передал кому следует, но обратный поезд будет только на следующий день. Я походил по городу, пообедал в столовой, а потом долго сидел в парке.
Город маленький, я пешком прошел из одного конца в другой. Хотел ожидать своего поезда на вокзале, но его вечером закрыли на замок. Тогда я расспросил у прохожих, где ближайшая пожарная часть. Оказалось, что совсем рядом с вокзалом.
- Да что ж меня мои братья пожарные не пустят переночевать? Так оно и вышло. Меня и накормили, и спать уложили. Правда, спать много не пришлось, я почти всю ночь коллегам рассказывал о Барнауле, об Алтае.
- А как же Вы оказались на Алтае? Ведь Ваш родной Азербайджан так далеко от него. И всю дорогу до Барнаула я слушал увлекательный рассказ Гариба Мамедовича.
-Мои родные края очень красивые. Ранним утром горы бывают покрыты жемчужными облаками, которые словно тающая вода медленно стекают с вершин прекрасными розово-белыми полотнами, и особенно ранней весной они сливаются и окутывают цветущие персики и абрикосы в садах. Через розово-белую дымку далеко видно острые вершины гор, на которых клубятся облака, и клочья их сползают вниз в долину. Гариб смотрел с плоской крыши своего дома вниз на бурную реку Тертер и сожалел, что у него нет крыльев.
Ах, как же они были ему нужны! На них он бы улетел далеко-далеко, к самому синему морю, где плавали белые пароходы. Мечты были прерваны возгласом отца:
- Гариб! Ты опять мечтаешь? А кто будет выгонять овец? Ты уже почти взрослый мужчина и мой первый помощник. Вот закончится лето, тогда в школе и отдохнешь.
- Опять в школу. Лучше бы пойти в армию. Тогда я бы уехал в большой город. - Рано тебе в армию. До девятнадцати лет еще три года. Вот как раз закончишь десять классов, и пойдешь служить, как настоящий джигит. Горное селение, где жила семья Гариба Мамедалиева, приклеилось к скале своими саклями, добраться до него можно было только летом. Да и то, если сможешь перейти бурную речку Тертер.
Мост разрушился несколько лет назад, и колхоз его никак не может восстановить. Долина реки рядом с селом расширялась, и здесь было много хорошей травы для овец и коней. Пашни было мало и урожая кукурузы едва хватало на лепешки жителям села. Но было много фруктов и орехов. Ореховые деревья росли повсюду и даже на почти отвесных скалах. Вот только собирать их было трудно, но мальчишки делали это ловко, и в каждом доме было много этого лакомства.
Школа была четырёхклассная, а потом дети учились внизу в районном центре. Население этого района Азербайджана говорило на особом наречии, которое жители республики плохо понимали. Учить русскому языку было некому. Был один учитель, но он погиб в войну. Все парни села мечтали пойти служить в армию, а там выучить русский язык и уже больше не возвращаться в горное село. Всё лето прошло в заботе о стаде баранов, которое было поручено Гарибу. Отец полностью доверял сыну эту ответственную работу, а сам все время проводил на пашне.
Только один раз они вместе верхом на конях ездили в нижнее село за покупками. Там они встретили дальнего родственника майора из военкомата. - Мамед-Оглы, какой у тебя уже взрослый сын. Прямо настоящий джигит. - Да вот этот джигит всё время просится в армию. Закончил семь классов и дальше учиться не хочет. Может, ты пришлешь ему повестку в сентябре? - Что ты? Ему же нет девятнадцати лет. Хотя он уже выглядит совсем взрослым. Небось, уже бреешься? - Нет ещё, но усы уже черные.
- Вот как будешь бриться, тогда мы тебя и призовем на службу. - Не возьмете в армию, сбегу в Баку! Отец остался с родственником, а Гариб повел поить лошадей к источнику. Он не знал, о чем разговаривали взрослые, но по виду отца понял, что произошло что-то важное. По дороге домой отец ничего не говорил, а только вздыхал. Когда они уже подъезжали к аулу, отец сказал: - Одного коня ему мало! Пусть берет обоих, только чтобы моему Гарибу было хорошо. - Отец, о каких конях ты сейчас говорил?
- Сынок. Я договорился с военкомом подарить ему наших коней, а за это осенью он призовет тебя в армию. Что толку от твоей учебы. Здесь в ауле работа простая, а учить тебя в Баку я не смогу. - Отец, а как же наше хозяйство? Кто тебе будет помогать пасти баранов и заготавливать сено? Ответа от отца Гариб не получил и всю оставшуюся дорогу уже думал только об армии.
Он сегодня же пойдет к Акпару, который вернулся со службы в прошлом году, и всё расспросит. И ещё надо попросить Акпара научить его хоть нескольким словам на русском языке. Перед первым сентября старших детей из аула отправили вниз в долину продолжать учебу, но среди них не было Гариба. Он ждал теперь почту, которую один раз в неделю привозили на ослике в аул, а там, в газете, будет приказ министра обороны о новом призыве на службу. Наконец - пришла газета «Бакинский рабочий» на азербайджанском языке, но в ней не было приказа.
Он мог быть в русской газете «Правда», которую получали в библиотеке, но прочитать её никто, кроме Акпара не мог. Оказалось, что Акпар по-русски мог говорить, но читать не умел. Он вертел газету в руках до тех пор, пока не нашел на первой странице приказ от 3 сентября 1966 года. Скорее цифры ему подсказали, что это и есть приказ о призыве граждан мужского пола 1947 года рождения на действительную военную службу.
- Зачем тебе Гариб этот приказ? Ты же пятидесятого года рождения, и тебе ещё три года ждать призыва. Гариб не стал посвящать Акпара в свои планы и надежды на родственника из военкомата, а отправился домой, где усерднее прежнего стал чистить двух коней. Два жеребчика были его и помощниками в работе и друзьями, с которыми он проводил много времени.
Три года назад отец купил их в нижнем ауле на деньги, вырученные от продажи орехов. С первых дней появления жеребят Гариб не расставался с ними. Выросшие кони были ручными и ласковыми, но только к хозяину. Чужих людей они не подпускали к себе, иногда даже отец не мог с ними справиться. Тогда он звал Гариба и укорял его, что он разбаловал коней. Повестку, запечатанную в конверте, принёс председатель колхоза.
Он очень удивился, что в семью Ибрагимовых пришло письмо из военкомата, но отец его успокоил: - Это Гариба вызывают на курсы шоферов. Гариб уехал без пышных проводов, которые делали в селе всем призывникам. Они с отцом спустились вниз, в долину верхом на конях, а потом отец уже вернулся пешком. Коней он оставил военкому.
Из райцентра на автомашине Гариба вместе с другими новобранцами отвезли на станцию и посадили на Бакинский поезд. Из Баку Гариба отправили в Моздок, что в Северной Осетии, на пересыльный пункт. Там в огромном военном городке собирали призывников со всего Кавказа, а уже потом покупатели, так называли офицеров, приезжавших со всего Союза, развозили их по частям, соединениям, флотам для замены увольнявшихся в запас старослужащих.
С сентября по декабрь в армейских частях оставались служить еще и те, кто увольнялся в запас. Их отправляли большими партиями по очереди в зависимости от отдалённости. Первыми уезжали жители Дальнего Востока и Севера, потом сибиряки, а последними - москвичи. Командиры частей могли отправить и раньше, но в то же время за любую провинность могли и оставить до декабря.
Старослужащие, именно так называли в пятидесятые и шестидесятые годы, уже не выполняли хозяйственные работы, им доставалось боевое дежурство, караульная служба и самый почетный пост №1 у боевого знамени части. Считалось, что старослужащие в это время обучают молодых солдат воинским профессиям, поэтому их не увольняют в запас, но это было неправдой. Вновь призванную молодёжь учили офицеры и сверхсрочники.
Гариб попал в часть, где было полное смешение народов Советского Союза. Он ничего не понимал из разговоров и выполнял команды уже после того, как все солдаты их выполнили. Одну фразу, которая относилась именно к нему он усвоил быстро. - Ты, чурка с глазами. А далее были такие слова, о значении которых он догадывался по дикому ржанию сослуживцев. Но уже к концу первого месяца Гариб знал все команды на русском языке от подъема и до отбоя. Весь долгий день был расписан по минутам, и молодёжь быстро втягивалась в обычный армейский распорядок дня.
Таких как Гариб было немного, в основном парни сносно говорили по-русски, если армейский язык можно было назвать таковым. Офицеры, находясь наедине с солдатами, тоже не стеснялись изъясняться матом. Если же собиралось несколько командиров, то здесь уже соблюдали уставные отношения. Все насмешки сослуживцев и приказы командиров Гариб переносил спокойно, с одной стороны - он был с детства приучен выполнять всё, что ему поручали старшие, а с другой - незнание языка не давало ему проявлять чувство обиды.
К счастью, дальше насмешек дело не доходило, да и рукоприкладство в те времена было большой редкостью. В армии еще служили офицеры и старшины участники войны, которые строго соблюдали уставы и доброжелательно относились к солдатам. Это уже позднее, в Хрущёвскую оттепель, когда на службу стали призывать парней, побывавших в тюрьмах и колониях, в армии появились зековские порядки и дедовщина. Молодое пополнение выделялось в военном городке новенькой формой и стрижеными головами.
С раннего утра и до отбоя их учили премудростям армейской службы. Строевые занятия на плацу сменялись огневой подготовкой в тире, а затем шло обучение физическим упражнениям. Только на политзанятиях можно было отдохнуть и даже написать домой несколько строк в письме. Однако замполит строго следил, чтобы новобранцы внимательно слушали и даже записывали фамилии членов политбюро партии, даты съездов и историю боевого пути части. Гариб изо всех сил напрягал слух, но ничего не мог понять из рассказа капитана.
Командир это заметил и однажды оставил Гариба после занятия на беседу. Он увел его в Ленинскую комнату и там долго пытался внушить уроженцу гор азы русского языка. Не удалось - тогда капитан доложил по инстанции майору, командиру батальона о новобранце, который не знает русского языка. Решение было простым: пусть пройдет курс молодого бойца, примет присягу, а далее отправить его служить в любую часть, где в хозроте ему найдут место.
Но командирам пришлось выполнить это решение досрочно. Это было несколько позднее, а пока вся третья рота уже второй день искала пропавшего Гариба. Он не вернулся после вечерней прогулки. В прохладный октябрьский вечер третья рота перед сном выстроилась на плацу со всеми другими ротами для репетиции строевой песни. Песня была задорной, запевала выкрикивал куплет, а потом все дружно подхватывали припев.
Это надо было делать, чеканя шаг кирзовыми сапогами по асфальту в такт барабанному бою, что выстукивал выпускник музыкального училища из Еревана. Были сумерки, но плац освещался лампами. На выходе после прогулки замешкалась одна из рот. Сержант скомандовал: - «Рота стой!» Все замерли. Гариб не слышал команды, всё размышляя о чём солдаты же пели? По инерции он присоединился к строю другой роты совсем другого батальона. Он пришёл с солдатами в стандартную казарму, нашёл свою койку в четвёртом ряду, разделся и забрался спать на второй ярус.
Хозяин кровати его согнал с постели и указал на пустую в конце казармы. Кровать была свободной и ничем не отличалась от той, на которой он спал в своей роте. Утром было всё как обычно, только на поверке не была названа его фамилия. Гариб подумал, что старшине надоело читать трудную для русского языка азербайджанскую фамилию, и он её пропустил. День как обычно прошёл в изучении курса молодого бойца по расписанию.
Вот только за весь день ни один командир не назвал его фамилию, тогда Гариб стал внимательно осматриваться вокруг. Среди одинаковой одежды и неотличимых друг от друга молодых солдат его взгляд не мог зацепиться за что-либо заметное. Уже лёжа в постели, Гариб сообразил, что в его службе что-то не так. Обратиться к сержанту он, не зная языка, не мог, да и стеснялся. Следующий день прошёл без особых событий.
А вот на третий день во время занятий по физической подготовке Гариб отлично выполнил все упражнения и даже с легкостью перепрыгнул спортивного коня, чего не могли сделать большинство новобранцев. Роту выстроили в спортгородке. Делали простые упражнения под команду молодого лейтенанта. Гариб ещё в школе с удовольствием занимался физкультурой. Но и здесь не спросили его фамилию, а только похвалили.
По окончании все побежали первый в своей армейской жизни кросс на один километр. Маршрут был давно отработан и проходил по периметру военного городка. Часть пути надо было бежать под кронами густых акаций, вот здесь-то Гариб споткнулся и упал. Пока он вставал и отряхивал галифе, его сослуживцы убежали далеко, а в это время здесь уже появилась другая рота другого батальона, и Гариб вновь даже не заметил, что это не его сослуживцы. Со всеми вместе он пробежал дистанцию и вернулся в казарму.
Но это была уже третья казарма за его месячную службу. А в это время его родная третья рота уже два дня, поднятая по тревоге, искала пропавшего Гариба. Первый день командир роты капитан Слепчук решил не докладывать о пропаже по инстанциям, а приказал вести розыски на территории городка. Уже были случаи, когда молодые солдаты прятались на чердаках, в котельной и подвалах.
Но все эти укромные места быстро проверили, но никого там не обнаружили. Тогда капитан доложил о пропаже майору, тот уже только на третий день доложил командиру полка на утреннем разводе. Теперь уже весь учебный полк включился в поиски. К концу третьего дня Гариба обнаружили на политзанятиях, где замполит пытался его спросить о кодексе строителя коммунизма. Беглеца вернули на его законное место.
Его наказали нарядом на кухню, где надо было чистить картошку на весь учебный полк. Таких бедолаг, получивших наказание, набралось почти два десятка. Они чистили картошку до отбоя, а потом ещё чуть ли не до утра. Спать улеглись здесь же на кухне, везде, где только можно было прилечь. Гариб нашёл укромное место за котлами. Там было темно, тепло и просторно. Утром повара распинали наряд солдат и вновь посадили их за картошку. Это уже на ужин.
Гариба никто не нашел, и он продолжал спать. Командиру роты капитану Слепчуку пришлось уже о пропаже солдата доложить начальнику штаба майору Веткину. Тот дал команду разыскать и привести беглеца к нему в штаб. И вновь рота отправилась на поиски пропавшего солдата. Нашелся он сам перед обедом, когда заявился с какой-то ротой в столовую. Места за столами ему не досталось, тут его и обнаружил дежурный по кухне старшина. К начальнику штаба его отвёл сержант, посадил на лавочку перед штабом, а сам зашёл к начальнику с докладом.
Перед окнами штаба росло несколько фруктовых деревьев, среди которых Гариб заметил персик. У него на родине персики уже давно созрели - и их сняли с деревьев, а тут севернее плоды только стали наливаться ароматным соком. Руки сами потянулись к плодам, и Гариб спокойно стал рвать их и есть. Он не знал, что это священное дерево майора Веткина, и никому не позволено рвать с него персики.
Реакция майора на съеденные персики была абсолютно не адекватна занимаемой им должности. Наказали Гариба вновь нарядом на кухню, но теперь уже вся рота по очереди стерегла его. К концу октября закончилась первоначальная военная подготовка, всех новобранцев стали рассылать по частям для продолжения службы. Гариба Мамедалиева включили в команду, за которой приехали два пьяных лейтенанта.
Правда, они уже немного проспались, но были с глубокого похмелья. Главное, что им надо было сделать, так это довести до вокзала шестьдесят солдатиков и посадить их в плацкартный вагон. Это было сделано под покровом темноты для маскировки от шпионов. В темном вагоне всех растолкали по голым полкам и приказали спать. Никто из солдат не знал, куда их везут, да и им было всё равно.
Утром всем выдали сухой паёк и по кружке кипятка. Одному из солдат удалось узнать о маршруте пассажирского поезда, к которому был прицеплен вагон. Оказалось, что следует он до Перми. И опять всем было всё равно, лишь бы быстрее довезли до места. Ехали почти две недели. Их вагон перецепляли несколько раз, и он побывал после Перми в Тюмени, Красноярске, Новосибирске и - наконец, оказался в Талды-Кургане.
Здесь новобранцев посадили в грузовики с закрытыми тентами и развезли по воинским частям. Гариб оказался в артиллерийском полку, и его определили в батарею капитана Григоряна. В первый же день службы капитан беседовал со всеми новичками, но тут выяснилось, что Гариб не знает русского языка. - Отправим тебя в подсобное хозяйство. Там будешь охранять бахчи, продуктовые склады и подучишь язык.
Вот только на бахчах все гражданские работники были казахами, а солдаты такие же, как и Гариб - бедолаги без русского языка из Грузии, Молдавии и даже один из Тувы. Через полгода такой службы Гариб уже сносно говорил на казахском языке, а по-русски знал только те слова, что не печатают в книгах и газетах. Автобус уже подходил к Барнаулу, а мне всё не терпелось задать ещё несколько вопросов моему соседу. Его рассказ был интересен ещё и тем, что он был на чистейшем русском языке.
- Так всё-таки исполнилась Ваша мечта выучить русский язык? - Конечно. После службы я завербовался на север в город Норильск. Там я встретил свою будущую жену Екатерину Максимовну. Она учила русскому языку в вечерней школе. И меня выучила.
- А как же Ваша родина? Были Вы у родных в своих горах?
- Был, но давно. Тогда ещё были живы мои родители. Теперь их уже нет, Аллах забрал их к себе. Здесь теперь у меня вся родня на Алтае. Два сына и дочка имеют свои семьи. У меня уже четыре внука и две внучки. Я очень богатый дедушка. Вот сейчас приеду домой, схожу в церковь, и навещу внуков.
- Как? Вы ходите в православную церковь?
- Хожу молиться Аллаху в Никольский храм, он близко от моего дома. Приношу свой коврик, становлюсь на колени позади всех в уголке и совершаю свою молитву. Батюшка первый раз подошёл ко мне и спросил: не напутал ли я чего. Я же сказал, что Бог у нас один, только имя у него разное, и из любого храма молитва до него быстрее доходит. С батюшкой мы подружились, он меня в пример своим прихожанам ставит.
Вот как отстроят у нас в городе мечеть, так я туда буду ходить Автобус въехал во двор автовокзала, пассажиры стали выходить. В первый раз мне не хотелось покидать автобус, чтобы не расставаться с таким рассказчиком. Мы попрощались с Гарибом Мамедовичем и пожелали друг другу здоровья. Недавно я встретил одну свою давнюю знакомую, которая регулярно ходит в церковь. Я спросил, видела ли она в Никольском храме пожилого азербайджанца. - Ты про Гариба Мамедовича спрашиваешь? Часто его вижу. Очень достойный человек.
Барнаул Август 2009г.
Об авторе
Рассыпнов Виталий Александрович. Родился в селе Сорочий Лог Первомайского района Алтайского края в 1945 году. Доктор биологических наук, профессор Алтайского государственного аграрного университета.
Начался Великий Пост