О том, как этого добиться, особенно в системе музыкального образования школьников, нам рассказала Наталья Гончарова, зав. отделом творческих программ Государственной филармонии Алтайского края.
– Наталья Ивановна, зачем человеку музыка?
– Музыка востребована всеми – в той или иной степени. Возникнув в глубокой древности как скромное приложение к словам и ритуалу, музыка постепенно вобрала в себя самые яркие человеческие эмоции и стала неотделима от важных и неважных моментов нашей жизни. Однажды изобретя музыку, человечество просто не может без нее обойтись!
– Любая музыка хороша?
– Есть некоторое условное подразделение на «высокие» и «низкие» жанры. Но было бы наивно полагать, что те, кто слушает классику – сплошь люди высоких моральных и душевных качеств, а те, кто слушает шансон – наоборот.
Как известно, в Германии 30-х – 40-х годов прошлого века было немало людей, уютно совмещающих любовь к классической музыке с идеологией нацизма. Так что даже самые высокие музыкальные жанры не гарантируют стопроцентного исцеления душ.
И все-таки возможность познакомиться с классической музыкой должна быть у каждого. Это, как литература в школе. Может быть, школьный курс литературы «спасает» не всех, но шанс достичь определенного уровня образованности дается всем детям, независимо от культурного уровня родителей и других обстоятельств.
Воспитываем исполнителей
– Удается давать музыку детям, как литературу?
– Пока нет. У нас в стране особенная система музыкального образования, которая в чем-то превосходит зарубежную, а в чем-то ей уступает. С одной стороны, в России лучше готовят исполнителей. Мы выбираем из гораздо большего количества детей и учим их с самого начала без всяких скидок на то, что он маленький.
А на Западе дети пробуют, практикуются, изучают инструменты, долго выбирают, и если вдруг случайно выяснится, что ему хочется этим заниматься – шанс у него будет. Но не заставляет никто.
Часть талантливых ребятишек теряется, но на Западе не расстраиваются – Россия снабжает музыкантами всю Европу. С другой стороны, получается, что наши ребята, обучающиеся в музыкальных школах, в большинстве обречены на некий комплекс неполноценности, так как у них нет настоящего музыкального дарования.
Выпускники музыкальных школ потом не прикасаются к инструменту, не ходят на концерты и поспешно переключают телепрограмму, если им случайно попадается классика.
Такова плата за нашу лучшую в мире систему музыкального образования: мы практически не воспитываем слушателей! В художественных школах, насколько я знаю, все устроено по-другому. Там дети регулярно получают возможность показать свои работы на различных выставках и получить поощрительные дипломы, там нет жестких критериев «хорошо» и «плохо» – плохого детского рисунка не бывает по определению!
Возможно, если бы мы учили детей сочинять, а не исполнять музыку, все было бы иначе… Но – увы – композиторский талант встречается у детей еще реже, чем исполнительский.
– Может ли полюбить симфонии тот, кто никогда не прикасался ни к одному инструменту?
– Смотря за что... Профессионально подготовленному слушателю, даже если он хорошо знает данную симфонию, на концерте все равно интересно: как сегодня сыграет тот или другой исполнитель, как прозвучит вот эта тема, как дирижер преподнесет эту медленную вторую часть: получится ли у него светлая печаль или, напротив, скорбь вселенская.
А если музыка профессионалу совершенно неизвестна, он будет увлеченно следить за развитием мелодий и гармоний примерно так же, как философ следит за развитием мыслей в ученом диспуте.
Слушатели, не владеющие ни одним музыкальным инструментом и незнакомые с теорией музыки, значительную часть интеллектуальной информации не «считывают». Это не мешает им получать удовольствие от симфонии на эмоциональном уровне, но, как правило, не слишком долго.
– Получается, что классическая музыка у нас становится элитарной культурой?
– Классическая или симфоническая? Ведь классическая музыка обширна и состоит не только из симфоний. А симфонический оркестр, кстати, никогда не был элитарным. Создавался он специально для выступлений перед широкими массами – именно поэтому музыкантов в нем так много – чтобы было достаточно громко, и звучал не в концертном зале, а в театре.
В наши дни наследницей театральных оркестров является музыка кино. В фильмах музыка несет и прикладную, и огромную эмоциональную нагрузку. Встречаются сцены, полностью определяемые музыкой. Вспомним хотя бы знаменитый эпизод с отцепленным вагончиком из фильма «Раба любви», в котором нет ничего, кроме глаз героини и прекрасной музыки Эдуарда Артемьева.
Эпоха пародий
– Что же случилось с симфонической музыкой? Когда она оторвалась от слушателей?
– Первыми, как всегда, начали философия и литература. Исследования темных сторон личности «антигероя» прослеживаются всюду – от Ницше до Достоевского.
«Изящные искусства» тоже вдруг решили, что им пора всколыхнуть этот слишком благополучный мир. Живопись и музыка стали изображать темные глубины души и устремились к низменному, порой откровенно уродливому.
Разрушение прежних идеалов вызвало невиданную свободу творческих стилей и техник. Какое-то время это давало интересные и художест- венно убедительные результаты, но в итоге музыкальный авангард сегодня практически отвергнут и слушателями, и большинством исполнителей.
По правде говоря, композиторам сегодня тяжело, как никогда. Во времена Моцарта, чтобы получать заказы, нужно было писать как все – по стандартам. А в наше время каждый уважающий себя композитор должен быть абсолютно индивидуален. Может быть, поэтому музыка пришла к эпохе «пародий».
Композитор создает «пародийные» произведения, где сначала творит в атональной сфере, а потом создает некий «островок безопасности» – цитирует, допустим, мелодию Рахманинова. Сейчас вообще время пародий. В новых книгах масса аллюзий, в новых фильмах мы видим цитаты из старых...
– Существует ли мода на классическую музыку?
– Безусловно. Обычно мы любим музыку, сочиненную 100-150 лет назад. Например, Чайковский сегодня более понятен и близок слушателям, чем Моцарт.
А в девятнадцатом веке творения Моцарта ценились неизмеримо выше творений Чайковского. А для нас, сегодняшних, концерт старинной музыки– это уже почти ролевая игра. Публика идет посмотреть на костюмы эпохи Возрождения и диковинные инструменты – все эти лютни и теорбы.
Сама по себе музыка пятивековой давности мало кого привлекает. Многие даже не понимают, веселая она или грустная.
Моцарт для маленьких
– Как Алтайский край в музыке выглядит на фоне других регионов?
– Музыкальная столица Сибири – это, безусловно, Новосибирск. Там консерватория, там постоянный рост, свежие идеи, свежие гении. Тем не менее у нас сложилась и поддерживается довольно развитая музыкальная культура.
Я ощущаю Алтайский край и Барнаул как независимое и в чем-то самодостаточное культурное пространство. Мы активно взаимодействуем с новосибирцами, с москвичами, с представителями других регионов, но у нас есть свои музыкальные коллективы довольно высокого уровня, есть выдающиеся музыканты – артисты и педагоги. Ими, как и нашими алтайскими учеными, художниками, писателями, можно гордиться.
– Над чем сейчас вы работаете?
– Делаем с коллегами новую музыкальную сказку для нашей развивающей программы «В музыку на цыпочках», адресованной детям 5-7 лет. В этом возрасте детям необходима музыка, особенно классика, которая учит думать и сопереживать.
Пилотный вариант сказки «Необыкновенное путешествие органа» выходит буквально на днях. Скажу вам по секрету: эта сказка только притворяется сказкой. На самом деле «Необыкновенное путешествие органа» – это лекция-концерт со специальным учебным мультфильмом.
Дошколята узнают о предках органа, увидят орган вблизи, услышат звучание его волшебных труб, поющих музыку Баха.
Конечно, мы понимаем, что ни Бах, ни Моцарт, ни Чайковский не сделают каждого ребенка гением. Но они могут помочь ему вырасти просто хорошим человеком.
Из истории Барнаула. В краевой филармонии прежде был народный дом 
Дмитрий Маликов приедет на Алтай, чтобы увлечь детей музыкой 
Рок-журналист Кирилл Захаров о настоящем и будущем алтайской музыки 
Жизнь в танцеЕсли музыка нравиться, ноги сами идут в пляс 
Виоль д’амур: В Барнауле звучал редкий инструмент