Вместе со своими не менее именитыми коллегами Светланой Тома, Натальей Егоровой и Александром Диком он вышел на сцену Театра музыкальной комедии, чтобы показать алтайской публике спектакль «Тет-А-Тет по-Американски».
Зрителей постановка оставила в смешанных чувствах – не столько из-за игры актеров (на ней-то все и держалось), сколько из-за довольно сомнительного, не сказать примитивного, сюжета… Тем не менее, было весьма любопытно наблюдать, как на сцене Александр Панкратов-Черный заставлял смеяться зал, когда еще полчаса назад едва сдерживал слезы, давая интервью.
40 лет не выходил на сцену
– Александр Васильевич, вы всем известны как киноактер и появление вас на сцене несколько необычно. Или я ошибаюсь?
– Все верно, я 40 лет не выходил на сцену, занимался только кинематографом. И вот Наташа Егорова и моя землячка Ниночка Усатова уговорили меня прийти на сцену, я стал играть антрепризовые спектакли: два в Петербурге, один в Москве. Сейчас еще два спектакля готовим с Леночкой Образцовой, Алексеем Васильевичем Петренко. В общем, втянулся я в театр серьезно. В первый раз играю в Барнауле, очень волнуюсь, потому что на родине играть очень ответственно, не знаю, как получится, буду стараться.
– Есть разница, где играть: на сцене или съемочной площадке?
– Разница большая. На сцене ты беспрерывно действуешь – живешь постоянно и вся твоя человеческая сущность на виду. В кино – это каторга: сегодня один кадр сняли, завтра другой, разрывность такая…
Очень тяжело. Бывает, что роль снимают с финала, а ты не пережил еще ничего, это печально. Это надо угадать, понять. Очень сложно. Я считаю, что актерская профессия в кинематографе сложнее, нежели театральная. Но в театре сложнее тем, что на одном протяжении нужно сыграть судьбу и сказать зрителю то, что ты хочешь. Это очень важно. И очень сложно. Тут такая разница! Я определить не могу.
«Надоело бояться»
– Расскажите о спектаклях, в которых заняты, есть в планах привести их сюда?
– Их три. Две комедии с моими любимыми партнершами: Ниной Усатовой и Наташей Захаровой. Третий спектакль, удивительный совершенно, неожиданный, его почему-то не хотят показывать… Он называется «Надоело бояться».
Крейлис-Петрова Кира Александровна, артистка, написала сценарий про себя, про блокаду. С ней и Ириной Соколовой, гениальной актрисой, мы втроем играем там. Я играю бомжа, в образе Сталина, Гитлера, Ленина возникаю – отбираю у блокадниц квартиру. Пьеса очень серьезная, сложная, я бы назвал ее по жанру траги-фарс.
Почему-то не хотят ее показывать народу, хотя она пользуется колоссальным успехом. Мы в Благовещенске на фестивале искусств устроили премьеру этой пьесы и получили приз за не нее, Гран-при. Люди просто плакали на спектакле. Она очень острая, злободневная, «сегодняшняя». В Барнаул, на мою родину, мне пока не удается ее «пробить»… А я хочу, чтобы мои земляки посмотрели эту пьесу. Потому что она про нас.
– Скажите, у вас не возникало мысли на родине открыть свою творческую мастерскую, набрать группу или курс, например, в Академии культуры?
– Вы знаете, Алтай – это моя родина, но после гибели Михаила Сергеевича Евдокимова мне сюда грустно приезжать. Чувство страха меня не покидает. Я на Алтай приезжаю с тревогой, с болью. Я не боюсь, но я душой болею, что родина тебя может уничтожить. Да не родина, господи!.. Родину-то кто представляет? Шукшин всегда говорил: Шурка, плюнь и разотри. Вот плюю, а растереть не успеваю.
Вот приехал комедию играть, повеселить алтайского жителя, пусть улыбнется. Пусть посмотрят на смешного Сашу Панкратова. Может быть, и о себе задумаются, и зададут себе вопрос: для чего живем? И почему живем? И на кого пашем?
Падаю в дерьмо…
– В вашем арсенале хватает самых разных колоритных и запоминающихся ролей. А какие вам самому больше нравится играть?
– Никакие мне роли не нравятся. Это моя работа, моя профессия. Как крестьяне, утром встают за плуг и пашут, так и я берусь за роль и играю. Комедийная она или трагедийная – мне не важно. Это моя профессия. Я обязан работать. Бывает, отказываюсь.
Мне один недоносок предложил роль человека, который из могилы выкапывает покойника и с ним танцует. Я говорю: вы что, с ума сошли? О чем вы думаете, что у вас в голове? Вот такой нормальный современный недоносок. Я отказался. А если роль в себе что-то несет, обязательно положительное, я соглашаюсь.
Георгий Иваныч Бурков, царствие ему небесное, друг мой близкий, говорил: «Шурка, вот найти в роли что-то такое, чтобы человек, глядя на тебя на экране, сказал: ты смотри, живой!». Если «живость» эта в роли есть – это прекрасно, за такие роли я всегда берусь. И не важно, какие они.
Вот Олег Палыч Табаков как-то признался: чисто-чисто скабрезная роль, но денежная! Вот ради денег он согласился. Я иногда тоже соглашаюсь ради денег, потому что надо жить, семью кормить, сестру поддерживать, племянников своих.
Надо зарабатывать. Поэтому я иногда соглашаюсь на дешевые роли, которые мне не нравятся. Но обычно я соглашаюсь, когда есть «живость», есть жизнь, характер, юмор обязательно. Мама говорила мне: Шурка, даже в дерьмо упадешь, но чтобы люди радовались. Вот я в дерьмо падаю, чтобы люди радовались, потому что мама мне так завещала.
Нота ля…
– Помимо игры в спектакле, есть какие-нибудь планы на Алтае?
– Нет. Грустно констатировать, но я очень плохо себя чувствую на своей родине. Мне здесь делать нечего, а умирать здесь не хочется (вытирает слезу, – прим. авт.), я умру в Москве...
Я могу пожелать барнаульцам только веры в себя, в то, что выдюжим, потому что нельзя такой край задушить. Не будет веры, не будет терпения – не будет будущего.
Ведь Алтай – это пульс земли. Я всегда приезжаю отсюда в Москву очень энергетически заряженным и злым. Я начинаю бороться, сопротивляться, выступать на всяких пленумах, защищать Россию-матушку. Но приезжая на Алтай, я умираю. Я чувствую, что я устал. Это меня очень пугает. И это не случайно, Алтай – знаковая «страна», которая дает импульс остановиться, оглянуться, осмотреться, подумать. А мы, к сожалению, на это не обращаем внимания.
Мне 62 года, я взрослый человек, все время забываю о том, зачем, я приезжаю на Алтай – не играть спектакли, а подумать, оглянуться, осмотреться, что-то осознать. Я смотрю на горизонт… Горизонты на Алтае бесконечны. Я весь мир объехал, но нет нигде таких горизонтов, как здесь.
Они тебя манят, зовут, что-то диктуют, надо слышать это, прислушиваться к ковылю, к кулундинским степям, это нечто. Этого нет ни в Москве, ни в Америке, ни в Европе, ни в Канаде, ни в Африке. Только на Алтае. И вот если услышишь однажды… Елена Васильевна Образцова, мой очень близкий друг, оперная певица, говорит, что на Алтае звучит нота ля: в степях, в березах, в кедрах… Ля… Если ты ее услышал, ты заболел, заболел душой. Ведь душа у русского человека всегда должна быть больная. Иначе мы перестаем что-то чувствовать, воспринимать. Это страшно.
ДОСЬЕ
Александр Панкратов-Черный (настоящая фамилия Панкратов) родился 28 июня 1949 в с. Конево Алтайского края. Актер и режиссер, Народный артист России. Происходит из семьи сосланных в 1920-е годы казаков (по материнской линии – из донских, по отцовской – из черниговских). Отец, Василий Трофимович Гузев воевал в ВОв, умер в 1952 году, оставив жену Агриппину Яковлевну Панкратову с тремя детьми. Двое из них умерли от голода, в живых остался только Александр. В детстве он мечтал о клоунаде, а его мать – о карьере военного.
В 1968 году Панкратов окончил Горьковское театральное училище. В 1968-1971 гг. работал актером в Пензенском драматическом театре. В 1976 году окончил режиссерский факультет ВГИКа мастерскую Е. Л. Дзигана. Приставку к фамилии взял, чтобы отличаться от другого Александра Панкратова, учившегося с ним на одном курсе.
Член союза писателей России, президент фестиваля искусств «Южные ночи», профессор, вице-президент Академии безопасности, обороны и правопорядка, член Совета благотворительной организации «Благомир». Президент детского спортивного фонда «Наше поколение». С 2006 года председатель попечительского совета межрегионального общественного фонда им. Михаила Евдокимова.
Александр Панкратов-Черный: «Алтай – боль моя!» 
Режиссер Владимир Кузнецов: «Алтайская земля просто обязана рождать таланты» 
Хореограф Татьяна Безменова: В спектакле по Сервантесу не будет «испанщины»