Примерное время чтения: 14 минут
105

Настоящий театр вернется

Еженедельник "Аргументы и Факты" № 22. АиФ - Алтай 01/06/2011

Моя биография – череда случайностей

 

– Алексей Николаевич, вы с детства мечтали стать артистом?

– Никаким артистом я быть не хотел. Вообще не думал и не знал про это. Впервые я попал в театр в седьмом классе школы, когда наш класс повели на спектакль «Горе от ума». Меня поразила красота на сцене. А через год в школу пришли помощники режиссера, чтобы набрать массовку в спектакль о войне в Испании – нужны были рослые ребята – взяли и меня. Так я впервые попал на сцену.

Потом барнаульский режиссер Василий Познанский убедил меня, что театр – это именно то, чем я должен заниматься в жизни. Поехал поступать в театральное училище в Новосибирск, но меня не приняли. Тогда было модно набирать на курс людей с улицы, незнакомых с театром. Расстроился тогда сильно, но опять выручил случай. Вообще вся моя биография – череда случайностей. Членом приемной комиссии оказалась Вера Павловна Редлих, ученица Станиславского, которая взяла меня в свою студию в новосибирском театре «Красный факел». Так я связался с театром на всю жизнь.

Студия была двухгодичная, когда закончил ее – решил получить официальное образование в только что организованном барнаульском театральном училище. Поступил, и когда мы уже заканчивали обучение – началась война. 25 августа 1941 года, сразу после сдачи последнего экзамена меня призвали в Красную армию. Отправили сначала на Дальний восток, а потом в институт иностранных языков Советской Армии.

В сентябре 1945 года я демобилизовался, женился, и вместе с женой переехал в Киргизию. Работать пришлось в райкоме комсомола. Но в нашем районе был театр, и я его постоянно посещал. И опять помог случай – на постановку «Царь Федор Иоаннович» нужен был актер на роль русского богатыря, а с такими типажами в Киргизии было затруднительно. Тут я признался, что до войны был актером – взяли сразу. А через три года вернулся в Барнаул.

– А как вы попали на Камчатку?

– Надо сказать, артистам никогда много не платили, а после войны было вообще тяжело. Ведущие актеры получали 120 рублей, прочие по 80 рублей. А на Камчатке по контракту можно было получать нормальные деньги – меня туда переманили друзья. Можно сказать, что Камчатка – одно из самых светлых пятен моей творческой биографии.

Это необыкновенный театр, необыкновенный край, там все совсем другое – ощущение свободы и при этом хорошая зарплата и удивительно дружный коллектив, лишенный зависти, столь обычной в актерской среде. Еще в театральном училище я научился играть на баяне. И как-то мои коллеги на гастролях прознали про это и подарили мне белый концертный баян, на котором играли только в ансамбле Советской армии. И так во всем – взаимовыручка и помощь. А потом была моя работа в Кемерове, на Кавказе, и 40 лет назад я окончательно вернулся в Барнаул.

Запах кулис и атмосфера в театре

– В других театрах не было такой дружбы актеров, как на Камчатке?

– Каждый театр живет по-своему. Есть расхожее мнение про запах кулис, про романтику театра. Но кулисы пахнут пылью, а атмосфера в театре – это взаимоотношения в коллективе, в каждом случае по-разному. И здесь очень много зависит от главного режиссера, который приходится отцом и учителем для всех актеров. В Барнауле хороший коллектив был в 60-70 годы. А если нет главного режиссера – то и порядка в коллективе не будет – потому сейчас так будоражит Театр Драмы. Наверное, каждый театр переживает проблемы. И сейчас наступил очередной кризис – ну не везет краевому драмтеатру – во-первых, директор далек от искусства, а во-вторых, нет режиссера.

– Может директор и не должен разбираться в искусстве, ведь он менеджер, управленец?

– Да, это так. Творческой деятельностью директору заниматься не нужно, но ведь он занимается, потому что главный режиссер у нас, по сути, отсутствует. Номинально он есть, но мы его по полгода не видим – он в других театрах спектакли ставит. А раз нет режиссера – привозят других – кого угодно, лишь бы дырку заткнуть. Вот приехала девочка, поставила провальный спектакль «Орфей спускается в ад», сходу заявила, что ставит спектакль не для зрителя, а для себя. Да, можно отчитаться, что появился новый спектакль. Но всегда забывают одну маленькую деталь: любой спектакль должен быть хорошим, иначе и не стоит его ставить. А получилась абракадабра.

Хотел играть Отелло, а играл Яго

– Наверное, это новая творческая тенденция?

– Дело не в тенденциях. В хороших театрах как были хорошие спектакли – так и остались. А у нас ставят уже третий спектакль и опять провальный. Приехал режиссер, раздал роли и после второй репетиции ведущий актер Эдуард Тимошенко отказывается от главной роли. Это нонсенс. Артисты не отказываются от главных ролей – они ради них живут – ведь это и зарплата, и уважение в театре, и популярность. Но тут актеру поставили такие условия, что он не нашел иного выхода.

– А вам никогда не хотелось отказаться от главной роли?

– Раньше и нельзя было отказаться от главных ролей. Если я был социальным героем, то и играл директоров заводов, парторгов. Эти роли были для меня – по моему амплуа. Второго такого актера не было в театре.

А сейчас нет такого деления – все играют все. И все плохо. Потому что не может актер все играть хорошо. Обычно каждый хорош только в одном амплуа и только большие мастера имели более широкий творческий диапазон. Ведь есть определенный склад характера, внутреннее содержание, фактура актера. Что-то он делает хорошо, а другое делать хорошо не может. Не потому что плохой актер – просто это не его.

Ну не могу героя-любовника сыграть. Мне никогда не давали сыграть Ромео – это я понимаю – фактура не та, не мой характер. Я не мог играть и Гамлета, и не стремился к этому никогда – понимал, что внутреннее я не Гамлет. Я всю жизнь мечтал играть Отелло, а играл Яго. Потому что режиссер понимал, что мое человеческое обаяние позволяет оправдать роль Яго. А на Отелло ставился более мощный внутренне актер. Но чтобы это понимать, нужно быть хорошим режиссером.

Это КВН, а не театр

– А сейчас есть хорошие режиссеры?

– Профессиональные режиссеры – вымирающий вид. Сейчас вообще меняется структура театра. Барнаул заполонили петербургские режиссеры, у которых восприятие постановки чисто условное – они не любят и не знают реалистический театр. Все наши спектакли сегодня – два прихлопа, три притопа. Из театра ушло то, что очень ценно для русского театра, то, что и характеризовало русский театр – психологизм. Из спектаклей ушла идея, теперь это просто зрелище, шоу, перформанс.

Театр пытается составить конкуренцию кино, и скоро зритель на спектакли будет приходить с попкорном. Зрителя отучают думать. Мы, по сути, потеряли русский театр. Теперь форма полностью довлеет над содержанием. Зрителей хотят удивлять и развлекать – вполне западная тенденция. Хотя и в этих условиях некоторые режиссеры пытаются найти какие-то сильные метафоры. Так у Золоторя в «Ромео и Джульетте» тоже все летают на ремнях, но в сцене смерти девушки есть один сильный ход – когда труп Джульетты перекидывают от одной семьи к другой – она и мертвая никому не нужна. Это находка.

Сейчас режиссеры, чтобы убрать из спектакля все содержание, отключают свет – посмотрите любую постановку – сплошная полутьма, театр теней. Это делается, чтобы скрыть от зрителей глаза актеров, устранить диалог со зрителем, смазать эмоциональную партитуру роли. Режиссеру не нужны талантливые актеры, ему нужны марионетки.

Самое страшное, что происходит – актеры теряют квалификацию. Они уже не умеют разговаривать со сцены, потому что не знают, о чем говорить. Ведь в спектакле обязательно должен быть второй план, этому Станиславский учил, должен быть подтекст. И его обязательно нужного играть. Только тогда зритель поймет, что вы хотите. А так он ничего не понимает из вашего бормотания – это КВН, а не театр.

– Но ведь есть новые спектакли для ума? Та же «Мамаша Кураж»?

– Наша «Мамаша Кураж» никакого отношения к автору не имеет. Это режиссерская версия. Знаю это очень хорошо – ведь я играл в четырех спектаклях по Брехту, играл Мэкки-Ножа в «Трехгрошевой опере» и работал в Кемерово с учеником Брехта немецким режиссером Герхардом Нойбауэром. Например, есть в нашей «Мамаше Кураж» сцена продажи курицы повару. У Брехта маркитантка не курицу продает, а себя, и повар покупает ее, за нее цену набавляет. И именно это дает ему право в третьем акте назвать ее женой и взять с собой. А у нас на сцене просто продают курицу. И все.

Но удивительнее Брехта постановка в нашем театре «Золушки». Казалось бы, проще простого поставить сказку – есть добро, есть зло, и добро всегда побеждает. Но в нашей «Золушке» туфелька достается не Золушке, а ее злой сестре, а над Золушкой устраивают Нюрнбергский процесс. Дети в шоке! Они с двух лет знали, что Золушка хорошая девочка и за это ее вознаградила судьба. А тут: мама, а почему туфельку отдали злой тетеньке, почему Золушку называют плохой? Как это объяснить ребенку?

Это похоже на ворчание, что в наше время деревья были зеленее...

– Они вправду были зеленее. И это не ностальгия, это факты. Я стараюсь быть объективным, думаю, что это новые реалии. Но если я старый и ничего не понимаю, то объясните мне, почему за последние 20 лет не написано ни одной хорошей пьесы, где новая драматургия? Если бы не Островский, Шекспир и Чехов – играть было бы нечего.

Переиграть Шукшина?

– Зато у нас в крае есть Шукшин...

– Шукшин – это самое святое, что есть в Алтайском крае, но как с ним обращаются!.. Мой любимый рассказ «Верую» – я сам дважды играл в постановке по нему попа-растригу, знаю это произведение наизусть. Это поп жизнелюб, проповедует не царство небесное, а проповедует жизнь – живите, радуйтесь.

Но у нас все перевернули с ног на голову – зачем режиссер загнал попа загнал в баню, сделал паханом и вымарал весь монолог? Или сейчас, ставят «Калину красную», хотят переиграть самого Шукшина, Шукшину и Георгия Буркова. Как можно переиграть этих артистов? Все невольно будут сравнивать фильм и постановку. И потом парадокс – наши актеры еще не читали, не знают, что будет происходить на сцене, но роли уже распределены, потому что нужно отчитаться, что театр работает и роли розданы. Это показуха. Плюс ко всему в театре просто нет средневозрастных актеров на эти роли.

Хороший режиссер, зная кадровые особенности труппы, и репертуар подбирал бы, чтобы от каждого актера получить максимум. Но постоянного режиссера нет, режиссер-гастролер сразу делит труппу на «своих» и «чужих», а директор совершенно не разбирается в репертуарной политике. У меня нет личных претензий к директору, он меня устраивает как человек. Но он занимается не своим делом. Да, он молодец, что рассчитался с долгами театра, но он совершенно не понимает и не знает театр. Считаю, что нужно срочно менять и директора и главного режиссера драматического театра, потому что в таких условиях актеры уже просто не могут работать, а вскоре мы надолго потеряем зрителя.

Ладно, я старый и ворчу, а знаете, что сказали профессиональные критики из СТД после просмотра последних спектаклей Театра Драмы? Они отказались писать про театр, рецензировать постановки, так как у них принцип – не рассматривать самодеятельность, не тратить время на спектакли любителей...

– Так что, теперь на нашем театре можно поставить крест?

– Я думаю, это пройдет. Это как болезнь. Настоящий театр вернется – ведь наш благодарный и умный барнаульский зритель хочет видеть умный театр, он прекрасно понимает, что никакая форма спектаклей не заменит психологию и не сможет показать человеческую душу. Все наладится, не знаю только как скоро.

  

 

Смотрите также:

Оцените материал
Оставить комментарий (0)

Также вам может быть интересно

Топ 5 читаемых

Самое интересное в регионах