90-летний житель села Чарышского Георгий Пахомов не часто выходит из дома, но иногда любит прогуляться до подвесного пешеходного моста над бурными водами Чарыша. Этот мост, как и многие другие, он строил сам, на свой собственный страх и риск. Потому что активный и закаленный в боях фронтовик не мог ждать благоволения бюрократов, когда в мостах нуждались жители деревень.
В Китай через Кенигсберг
– Георгий Михайлович, как сложился ваш фронтовой путь?
– Меня призвали в армию в 1939 году и направили на Дальний Восток. Сначала стояли на границе, опасаясь возможного нападения японцев, а когда началась война, нас зимой 1942 года перебросили под Москву на Калининский фронт. В качестве артиллериста 76-мм противотанковой пушки прошел через Тверь, Великие Луки, в Орше вступил в партию, потом был Витебск, Минск, Борисов, форсирование Немана, Березины и штурм Кенигсберга.
Когда брали Кенигсберг, уже шли бои за Берлин. Ждали отправки в Германию. Помню голодных немцев – женщин, детей, которые не успели эвакуироваться до прихода наших войск. Им Геббельс внушал, что большевики всех сразу расстреляют, а мы с ними едой делились – просили повара нам меньше накладывать, чтобы еда в котле оставалась. Вот такие мы были тогда агрессоры.
– У вас много фронтовых наград, что так понравилось командованию?
– Орден Красной звезды я получил в Кенигсберге. Ходил в разведку и без единого выстрела взял в плен двух немецких офицеров – у них к тому времени патроны закончились. Медаль «За отвагу» дали за форсирование Немана. Мы возвели понтоны, а немцы разбомбили их, и огневые точки с того берега нам покоя не дают. Переправили пушки ночью практически на себе и поутру накрыли их позиции, обеспечили переправу остальных войск.
– Что запомнилось на войне больше всего?
– Как ни странно не бои, а первое ранение. Ранило меня в ногу в Великих Луках, когда шел на батарею с наблюдательного пункта, – тащил с собой катушку с проводом для связи – до меня два связиста ушли, но оба погибли. Связь я наладил, и тут после разрыва осколок в валенок попал, нога стала сразу наливаться кровью.
Руку сунул в карман, а перевязать нечем, поскакал на одной ноге. Хотел автомат как опору использовать, а он выстрелил, и пуля между шапкой и головой прошла – чуть сам себя не убил. Потом силы покинули меня. Если бы не солдат из соседней батареи, замерз бы в снегу. Он меня до шоссе дотащил, там машину остановил.
В медсанбате раны обработали и положили меня в одной хате, в деревне, не занятой немцами – там полный дом раненых был – кто шевелится, а кто уже нет. За нами несколько суток хозяйка дома ухаживала. Потом пришли повозки с санитарами, довезли до эшелона, погрузили ночью, а тут немцы налетели – эшелон разбомбили – лежал под нарами в вагоне и только стук осколков слушал.
Потом вагон загорелся, дверь была открыта – соскользнул вниз, в снег на какой-то кустарник и переждал бомбежку там. Потом госпиталь в Калинине, в Москве, эвакуация в Гусь-Хрустальный, и дальше во Владимир, в госпиталь имени Молотова. А всего за войну получил три ранения – два тяжелых и одно легкое. После первого ранения сбежал с костылем из Владимира, чтобы найти свою часть. Догнал ее только под Витебском.
Письма на фронт мешками
– Где застал вас День Победы?
– В Кенигсберге, как объявили о капитуляции Германии – сколько патронов в автомате было – все вверх выстрелил. Но война для нас не закончилась. Нас перебросили на Дальний Восток. Пошли в наступление, местность холмистая, орешника много. А у японцев рвы противотанковые, хорошо укрепленные.
Первая наша атака из новобранцев захлебнулась, потом мы с танкистами двинулись и сразу все рвы перескочили. Японцы по громкоговорителю все время агитировали: «У нас все есть, еда, мясо, женщины, сдавайтесь», а нам смешно. Но с немцами проще – того взял в плен, он идет спокойно даже улыбается, «Гитлер, капут!». А японцы себе харакири делают...
– Во время войны думается о мире?
– Конечно, на фронте все мечтали о мирной жизни, вспоминали девушек. Один раз написал письмо на Новосибирское радио, представился сиротой, что мне никто не пишет. Как к нам в часть пошли письма мешками – почтальон ругался. Перебирали письма с солдатами, читали хорошие, особенно с фотокарточкой. Другие тоже стали писать в Новосибирск. У некоторых это знакомство по переписке закончилось после войны встречами и свадьбами.
Переправа нужна всем
– Как вам пришла в голову мысль перебросить мост через Чарыш?
– Специального образования у меня не было, только семь классов школы, но как-то хотелось сделать что-то хорошее, нужное людям – мы так много разрушений видели на войне, сами разрушали, что после войны хотелось только строить.
Когда во второй половине пятидесятых годов я стал председателем колхоза в Сентелеке, на другой стороне Чарыша, переправа весной затруднялась. А надо ездить в Алейск, доставлять грузы, возить продукцию. Думал, что же делать дальше, нельзя ли построить грузовой мост? Размечтался об этом так, что ночами спать не мог, вертелся, мял подушку, прикидывал в уме. Останавливала мысль – это же бред, кто мне даст разрешение на это?
А в 1960 году меня перевели работать в Чарыш начальником ДРСУ. В мои обязанности входило обеспечение переправы в Красном Партизане и доставка людей из аэропорта. Самолеты летали, а переправа только лодкой. Начальство постоянно вызывало на ковер и требовало навести порядок с переправой. Решил сделать через реку пешеходный мост. На той стороне реки проще – там столбы можно поставить, а на этой – скала. Опять мучился, думал, искал выход.
Но в райкоме заявил, что буду строить. Там не поверили, созвали комиссию, показал им место, где Чарыш весной не разливается, зажатый скалой. Комиссия ничего не поняла. С большим трудом, с помощью взрывников и стальных шпуров, практически без цемента вгрызлись в скалу и навели мост. Уже 40 лет люди по нему ходят. Тогда я понял, что можно сделать и грузовой мост, потому что без него в районе мы были связаны по рукам и ногам.
– Его сложнее было строить, чем пешеходный мост?
– Поначалу никто и не верил, что можно подвесной грузовой мост построить. Но весной 1972 года Чарыш опять вышел из берегов и отрезал хозяйства на той стороне реки от мира – вокруг горы, тут бурная река – никак не доставить в совхозы продукты, солярку, а самое главное, семена для посева.
На лодках не пройдешь по бурной реке, понтоны наводить нельзя пока паводок не сойдет, а там 15 деревень, три хозяйства, больные, роженицы. Что делать? А тут еще начальство высокое грозит за срыв посевной. Решил строить мост – весь план уже был в голове.
Против запретов
– Не страшно было?
– Друзья отговаривали, председатель райисполкома злой кругами ходил, прокурор долго уголовный кодекс листал, статьи показывал. А я все равно начал строить. Но денег-то нет, проекта нет. Бухгалтер ДРСУ сказал, что не рискнет выделить деньги на стройку.
Решил строить на общественных началах, собрал всех специалистов – будем строить, ответственность за ваши участки с вас не снимаю, но физически с завтрашнего дня будем работать на мосту. Там экскаваторы, кран, другая техника, лопаты требовались. Никто меня не поддержал. Хорошо, говорю, кто не желает в этом участвовать – заявление об увольнении мне на стол, хочу работать только с теми, кто мне доверяет.
Начали строить мост. Народ ходит, интересуется, головой качает. Но мост хороший вышел, широкий, для любой техники, даже «Кировцы» по нему ходили.
Через два месяца начальник краевого доруправления всыпал мне за самодеятельность: «Ты что там партизанишь? Немедленно прекрати движение автомобилей!». Утром прислал официальную телеграмму: «Запретить!». Прихожу к руководству района. На них главная ответственность, если что-то произойдет. Сказал, что уверен в надежности моста, закрывать движение по нему не буду, а если мне не верят – то пусть увольняют сразу.
В итоге уладили это дело – пригласили трех ученых из Томска, инженеров-мостовиков. Они осмотрели мост, обследовали узлы, записали что-то, потом в институте сделали расчеты и дали добро.
– А как угадать без расчетов, на что способен мост? Сколько выдержит?
– Мы испытывали. С мостом через Чарыш случай помог – пришел трактор с прицепом, груженный сырым лесом. Я прикинул, тонн тридцать груза. Долго ходил вокруг него, мучился, давать разрешение на проезд или нет. Потом махнул рукой: «Пошел!». А сам отвернулся, смотреть боюсь, только слушаю, как поскрипывает настил. Все прошло благополучно, пошел проверил все узлы – все в порядке.
Второй случай – восемь тяжелых военных машин с мукой для района. Прикинул, разрешил тихо по мосту проехать. А молодые солдатики не послушались – на полном ходу мост проскочили. Выдержал и это. В итоге поверили в меня как в мостостроителя, и еще восемь мостов по краю построил, некоторые до сих пор стоят, люди благодарят. А ждал бы разрешения – никогда бы мосты не построил. Иногда надо уметь брать всю ответственность на себя.
Юлия АРТЕМЬЕВА. Черно-белым. Место другого времени (рассказ)