– В советские времена в этом зале, тогда Дома политпросвещения, перед открытием сезона собирались артисты всех барнаульских театров, – вспоминает Олег Рэмович. – Перед нами читали обязательную политинформацию, а мы радостными визгами встречали друг друга, вызывая недовольные замечания просвещающего творческую интеллигенцию о том, что такое Амэрика, Вьетнам и Корея, лектора. Слава Тебе, Господи, что мы с вами живём в совершенно другое время, в чудесную пору построения капитализма или ещё какого-то «изма» – это неважно. Важно, что в этом обновлённом зале (видите, какой он торжественный, нарядный, праздничный), который откроет свой очередной концертно-театральный сезон 17 октября, возникает желание радоваться, говорить о прекрасном. Здесь мы и начинаем свой первый сезон.
На суд зрителя
– Кто это – «мы»?
– Пятый курс режиссёрско-актёрского факультета академии культуры и искусства, на котором учатся 11 студентов и который я веду, в новом сезоне будет пробовать свои силы на этой сцене! Что будет после того, как ребята получат диплом, мы не загадываем. Возможно, уйдут – ну что ж, должны уходить. Или… кто его знает. Но в этом сезоне у нас будет театр-студия!
– С чем же вы выходите к зрителям?
– Сезон откроем 3 октября спектаклем «Цианистый калий с молоком или без» по пьесе испанца Хосе Хуана Алонсо Мильяна. Пьеса абсурда, смешная и нелепая, окрашенная чёрным юмором, о людях, которые живут в маленьком городе по своим придуманным законам. Ну, например, чтобы получить наследство, нужно обязательно отравить – ну, а что в этом такого страшного?.. Эта пьеса подходит для очень открытой сценической площадки этого зала, лишённой кулисной части, порталов, с такой выдвинутой авансценой. Но я подумал: вот и хорошо! Всё, что касается площадного существования выбранной пьесы, здесь имеет право быть.
Вторая работа – это сказка «Конёк-Горбунок» Ершова, в которой есть и социальный срез, и волшебно-загадочный срез, и народность, и язык потрясающий. Работая над этим произведением, мы нашли то, что делает его современным. Отказались от лубковости, нашли пластические выразительные решения. Кстати, мы уже играли этот спектакль: в селе Ново-Перуново и в барнаульской художественной галерее Sol’.
Третий спектакль «Со мной в главной роли» рождался очень любопытным образом. Студенты изъявили желание создать пластический спектакль. Кстати, сегодня пластика доминирует в европейском театральном пространстве: языком жестов, тела, посредством этюдов создаются спектакли без текстов и имеют хороший резонанс. Ребята насобирали разных сюжетов, а спектакль попросили поставить Ольгу Николаевну Вернигора, режиссёра по пластике.
– Это эксперимент?
– Вероятно, да. Хотя в краевом Драмтеатре был пластический спектакль «Генералы песчаных карьеров». Молодой зритель хорошо принимал его, ведь пластика очень зрелищна. И на премьере спектакля «Со мной в главной роли», которая проходила в филармонии, меня восхитила реакция зрителей: зал взрывался от смеха, замирал, аплодировал. А когда зритель реагирует? Когда он понимает, что это про него. Но тогда, на первых показах, в зале была публика, так сказать, приобщённая к театру – студенты академии, колледжа культуры, студенты барнаульских вузов. А вот сейчас для нас наступит испытание: на 333 местах этого зала могут оказаться люди, у которых нет театрального образования, но это публика, которая и ставит самую объективную оценку.
В Москву! В Москву?
– Откуда такое название – «Со мной в главной роли»?
– Ребята искали название долго. Инициатор этого варианта – Ольга Вернигора. И мне показалось это любопытным. Если жизнь проходит рядом – это печально. Если ты хочешь быть в этом течении жизни – нужно, чтобы она проходила с тобой в главной роли! Мы все хотим быть первыми. И это – правильно!
Кстати, этот спектакль вызвал резонанс на театральном фестивале «Шаг», где волею судеб ваш покорный слуга являлся председателем жюри. Студенты ГИТИСа, посмотрев наш спектакль, говорили, что это надо показывать в Москве.
И ещё одна пьеса в репертуаре театра-студии – первый вариант «Вассы Железновой». К той известной «Вассе Железновой», которую Глеб Панфилов сделал фильмом, она никакого отношения не имеет. Там есть те же имена, но это – совершенно другая пьеса.
– Чем различается культурное пространство провинции и столицы? Почему все рвутся на столичные сцены?
– Cтолица – это всегда точка сосредоточивания всего, что есть наилучшего, сильного. Несомненно, московские театры собирают самые яркие таланты. Но там есть и среднее, и просто плохое. А когда мы говорим о провинции… В маленьком городе Минусинске много лет работает Алексей Песегов. Он создал невероятно интересный театр, который знает вся Европа. В театральном пространстве мира такие явления встречаются нередко. Милан далеко не столица, но там есть театр, который создали Джорджо Стрелер и Паоло Грасси, – «Пикколо театро ди Милано». И этот театр знает весь земной шар. Или в литовском городке Паневежис Йозас Милтинис создал театр, который известен на весь мир.
– О чём-то подобном вы мечтаете?
– Я, наверное, уже не в том возрасте, чтобы о чём-то таком мечтать. Я просто знаю, что где угодно в театральном пространстве может возникнуть ЧУДО. Я сейчас скажу глупость, но вы её правильно поймите: в театральном пространстве мечтать – вредно. Нужно много работать. На это способно очень малое количество людей: выдержать ритм репетиций, выдержать дисциплину... Мечты могут привести к фантазиям, из-за которых потеряешь ощущение реальности.
Публика не дура
– Что, если зрители, которые придут на ваши спектакли, вынесут неудовлетворительную оценку работе театра-студии?
– Значит, мы проиграли. Часто слышу от тех, кто не оказывается победителем: «Публика – дура». Не-е-ет! Нет. Нет… Публика может оказаться не достатчно подготовленной, чтобы «прочитать» твоё великое творение. Но только в том случае, если ты – великий художник и опередил время, опередил зрительское умение «считывать». Как, например, Андрей Тарковский. В большинстве же случаев зритель, который пришёл на спектакль, желает получить информацию, которая ему понятна. Конечно, есть разные уровни восприятия, но по части демократичности любой спектакль должен быть безупречен. Можно говорить о сложных философских проблемах, но всё это должно быть понятно. Великий грузинский режиссёр Роберт Стуруа в своих размышлениях о театре вывел очень хорошую формулу: «Спектакль должен быть понятен и моей бабушке, и великому учёному».
– Олег Рэмович, вы как режиссёр склонны к поиску, так сказать, незатёртых пьес незатёртых авторов. Наверное, и своим студентам даёте много свободы, чтобы не закисали?
– Мы воспитаны временем, в котором было, безусловно, много прекрасного, но в котором всё было регламентировано. Поэтому сегодня формула «я тебе запрещаю» для меня не существует. Ничего запрещать нельзя! Другое дело, когда мы видим перебор в нравственном, этическом, эстетическом. Например, выходит голый человек на сцену, а я хочу спросить: для чего? Для того, чтобы мои эротические чувства возбудить? Для этого есть стриптиз-клуб или публичная баня. Человек – удивительное существо, которое тянется ко всему запретному. Веками существуют 10 заповедей о том, что нельзя, но нас это не смущает. Порой умираем, так и не осознав, что лучше бы по этим заповедям было прожить.
Вот сегодня идёт полемика о возможности употребления мата на сцене. Говорят, чтобы приблизить к жизни. На мой взгляд, чушь собачья! Не всякое проявление жизненное нужно использовать в искусстве. Искусство для того и было создано человечеством, чтобы только к звёздам направлять наши глаза, будить истинно прекрасные движения души, а не желание пустить слюну, увидев обнажённую плоть. Так что запрет один – вульгарность, пошлость, глупость, идиотизм, который возводится в ранг искусства.
В свете рампы. В Барнауле успешно прошёл проект «Большая сцена» 
Кто ставит самурайские бои на сцене алтайского театра? 
Тандем удачи: Директор и главреж театра музкомедии умеют договариваться 
Театральный эксперимент. «Коварство и любовь. Не по Шиллеру» сыграли алтайские журналисты 
Участники проекта «Большая сцена» поделились эмоциями