А Антонина Федоровна, очнувшись, поняла: это память ударила в сердце нестерпимой болью…
Серый ленинградский рассвет. От госпиталя отползает грузовик со штабелями мертвых тел, которые они, медсестрички, сколько хватало сил утрамбовывали, чтобы больше влезло. На ветру взвеваются длинные волосы девушки, заиндевелый труп которой лежит сверху…
Лестница в блокадный ад
В Ленинград 15-летняя Тоня Виноградова (такова девичья фамилия Антонины Федоровны – прим. ред.) приехала из маленького тверского городка Лихославля.
Круглая пятерочница, она без труда поступила в историко-архив- ный техникум. А чтобы подзаработать на жизнь, устроилась санитаркой в больницу.
Один врач посоветовал: «Поступай на фельдшерские курсы. Там и стипендия больше, чем в техникуме, да и медицинская специальность тебе всегда пригодится». Так Тоня стала учиться сразу и на медика, и на архивариуса.
Медицинское образование девушке пригодилось буквально через три года: в октябре 1941 года ее призвали в армию и прикомандировали к центральному красноармейскому госпиталю. Он был расположен рядом со Смольным, в старинном особняке.
– Прямо во дворе мы выращивали картошку – резали картофелину на маленькие кусочки с «глазками» и сажали, – вспоминает Антонина Федоровна. Раненых было очень много. Они лежали на койках, как в берлогах, – под кучей всевозможного тряпья, чтоб хоть как-то согреться.
Сестрички просовывали внутрь руки, пытаясь узнать: жив человек или нет. Коли чувствовали тепло, то совали внутрь лекарства. Конечно, если они были.
Света нет, отопления нет, воды нет, еды нет… Так, «болтушка» – мука, водой разбавленная. За водой на Неву ездили. Зачерпнув ведро в проруби, на набережную выбирались, как по ступенькам лестницы, по обледенелым трупам. Здесь были только гражданские – умершие от голодного бессилия, убитые при бомбежках.
– В блокадном Ленинграде самое страшное было – огромное количество трупов, – говорит Антонина Федоровна. – На улицах, на реке, в домах, в квартирах, в подъездах...
В обязательном порядке сотрудники госпиталя обходили близлежащие дома с целью выявить живых детей. Они на коленях вползали на этажи по лестницам, превратившимся на сорокаградусном морозе в ледяные горы застывших человеческих экскрементов, и в темных незапертых квартирах среди окоченевших тел искали хоть какое-то шевеление, едва уловимый звук дыхания.
В январе 43-го пришел приказ об эвакуации госпиталя из Ленинграда. Они плакали, собираясь в дорогу. Не хотелось покидать город, вместе с которым столько выстрадано.
К тому же все знали: тоненькую транспортную артерию – Дорогу Жизни на Ладоге – фашисты бомбили особенно остервенело. Потрепали немецкие летчики и госпитальную автоколонну.
Две машины тогда ушли под воду. Застрявших в ледовой ловушке мессеры расстреливали из пулеметов в упор.
– Стреляли по нам и смеялись! – говорит Антонина Федоровна. – Мы ехали и не знали, что 27 января наши войска уже прорвали кольцо блокады под Ленинградом. Больше она ни разу не бывала в городе своей молодости.
«У меня еще есть кровь!»
После Ленинграда медсестра, теперь уже фронтового госпиталя, Тоня Виноградова оказалась на Курской дуге. А потом дороги войны помотали девушку и по России, и по Украине…
В Польше из только что освобожденного Освенцима они забрали в госпиталь большую группу детей. Тихие-тихие, сгорбленные, как маленькие старички, с потухшими недетскими глазами, они чем-то напоминали девушке детей Ленинграда. Хотелось их расшевелить, порадовать.
Сотрудники госпиталя и раненые насобирали конфет. Разноцветную веселую гору сладостей Тоня внесла в палату и опешила.
Маленькие старички при виде конфет живо вскочили с кроватей, засучили рукава, выставили вперед изможденные ручонки и наперебой закричали: «Не надо, не надо – у меня еще есть кровь!».
Оказалось, в концлагере в красивых конфетных обертках нацисты детям, у которых уже невозможно было брать кровь для опытов, давали отравленные конфеты.
Среди детей, освобожденных из Освенцима, была одна землячка ленинградских медиков. В июне 1941 года девочка с бабушкой поехала на дачу.
Стремительное наступление фашистских войск отрезало им обратный путь в город. Ребенка и старушку фрицы угнали в Освенцим. Бабушку сразу же отправили в газовню. Девочка помнила и свое имя, и даже фамилию, и то, что ее папа – советский офицер. Удалось довольно быстро найти ее отца.
Седой подполковник рыдал, обнимая чудом обретенную дочь – единственную из его семьи, выжившую в войну.
«Я тебя найду!»
В Польше Антонина встретила свою судьбу. Бои шли сильные. Их полевой госпиталь был переполнен. Особенно много пациентов было в ее отделении черепно-мозговых травм.
Однажды привезли молодого симпатичного офицера: три осколка в голову, множественные ранения шеи. Срочно нужна была кровь. У Тони – первая группа, поэтому она часто становилась донором для раненых солдат.
И молодому герою-офицеру тоже перелили ее кровь. Ей понравилось, что он мужественно держался. Какие парень боли терпел – можно только представить!
Григорий Трофимченко пролежал в их госпитале месяц. Когда его отправляли в другой госпиталь, подальше от передовой, Григорий сказал Тоне: «Я тебя найду!».
Слово Григорий сдержал.
– Как-то раненые сказали, что кто-то меня ожидает на крылечке госпиталя, – вспоминает Антонина Федоровна. – Выхожу, смотрю, какой-то офицер. Он ко мне, я – от него. Я же не видела его никогда «при полном параде».
Он: «Не узнаете? Я – Трофимченко»… Только на час отпустил тогда Тоню начальник отделения.За час молодые люди и познакомились.
Григорий оказался родом с Алтая, с Ельцовского района. Закончил Ростовское артиллерийское училище, командовал противотанковой батареей. Был награжден орденом Красного Знамени в 1943 году за бои под Ельцом.
А еще у него были другие высокие награды – ордена Красной Звезды, Отечественной войны, медаль «За боевые заслуги».
Несмотря на то что после ранения, которое было уже восьмым за его военную жизнь, ему дали инвалидность, Григорий сбежал на фронт, спрятав медицинские бумаги.
Вскоре он увез Антонину с собой. Зарегистрировать их брак в самый разгар боев за Германию было невозможно, но по части был издан приказ: считать Григория Трофимченко и Антонину Виноградову мужем и женой.
Уже после победы их расписали по полной форме. Они приехали в старинное здание в Карлсхорсте, в предместье Берлина. После церемонии регистратор их спросил: «Дети, а вы знаете, в каком доме вы заключили свой брак? В этом доме был подписан акт о капитуляции Германии!».
Живем, пока помним
В военном отделе барнаульского краеведческого музея есть стенд, на котором представлены пожелтевшие от времени документы: характеристика на командира батареи 45 мм пушки 605 стрелкового полка 132 стрелковой Бахмачско-Варшавской дважды Краснознаменной ордена Суворова дивизии капитана Трофимченко, комсомольский билет Антонины Виноградовой, выданный ей политоделом Ф-50 Ленфронта 27 июля 1942 года.
А еще здесь хранятся ордена и медали Григория Семеновича и удивительная фотография, сделанная в июне победного 1945 года: невероятно обаятельный капитан в парадной форме держит руку на плече сидящей невероятно красивой молодой женщины.
Это их первое семейное фото. Каждый раз, приходя в музей, Антонина Федоровна целует родное молодое лицо ее Гриши, которого, к сожалению, уже нет рядом с ней. Но жива память о событиях и людях, даже ставших музейными экспонатами, пока они трогают души и сердца людей.
Смотрите также:
- Свои среди своих. Иза Шнайдер с детства знала: её родные - не враги народа! →
- Родом из войны. История малолетней узницы фашистского концлагеря →
- Век с видом на Обь →