...Однажды приехали они из Санкт-Петербурга, где дочке делали операцию. Занесли Танюшку, загипсованную от груди до пяток, в квартиру.
Ахнули: в их отсутствие в домашнем очаге случился пожар (сверху на балкон залетел непогашенный «бычок»). На дворе ноябрь. В доме холодно, сыро и темно. В семейном кошельке – ни копейки. А в городском морге лежит тело любимой бабушки, не дожившей двух дней до их возвращения…
Судьба в очередной раз проверяла семью Болханцовых на излом. В очередной раз Болханцовы не сломались.
Девочка-«варежка»
Эльвира Ивановна и Николай Егорович давно научились сообща «держать удар». Много лет после свадьбы они ждали ребенка.
– Николай ни разу ни словом, ни взглядом не упрекнул меня за невозможность родить, – вспоминает Эльвира Ивановна. Так долго жданный первенец-сын стал для мужа центром Вселенной и пупом Земли. Глядя на безумство отцовской любви, Эльвира Ивановна поняла: нужно рожать второго ребенка!
Танюша родилась сильно недоношенной – в 25 недель. С диагнозом ДЦП. И немой. В седьмой детской больнице, где малышку выхаживали 3,5 месяца, ей ставили в ножку по девять уколов в день. Она морщилась от боли, но не издавала ни звука.
Домой девочку-«варежку» выписали с неутешительным прогнозом. В принципе, врачи и не скрывали – отправляют умирать…
Но вся семья считала иначе.
Ангел-хранитель Танюшиного детства – бабушка, ни дня не учившаяся в школе, но проработавшая много лет в деревенском детском садике, сказала: «Ой, Господи, да Куклачев кошек тренирует, а мы, что, одну девку не поднимем?». Она заворачивала сорокасантиметровое тельце внучки в пуховые платки и с утра до вечера гуляла с ней по Научному городку.
И без конца разговаривала. Своеобразно – не словами, а слогами. Один слог (например, «ба») могла твердить без перерыва день-два-три. Потом так же настырно «вгоняла» в уши ребенка другой слог. Потом – третий.
– Наверное, Танюшке надоело терпеть эту пытку, и она заговорила, – смеется Эльвира Ивановна. Да так заговорила, что в год и месяц могла произнести фразы: «Дайте чаю», «Хочу спать» – и даже немыслимо сложную словесную конструкцию: «Родители, поверните на другой бок»! Не в обиде на жизнь Таню не прятали от посторонних глаз.
Когда она еще могла ходить, гуляли с ней за ручку во дворе. Когда ходить ей стало нестерпимо больно, но она еще могла сидеть, возили в коляске по поселку и в начальную школу.
Дворовая ребятня «не такую» девочку обзывать опасалась – ее брат Егор не спускал обидчикам, дрался за сестру отчаянно. В 90-е попала под волну сокращений в своем АНИИСХ Эльвира Ивановна.
Не отчаялась, наоборот – увидела хорошую сторону: теперь можно было все время отдавать дочке и тяжело больной матери. Таня росла – росли и проблемы с ее здоровьем.
Недуг полностью приковал девочку к постели. Сил и времени для ухода за ней требовалось все больше. Вскоре пришлось и Николаю Егоровичу оставить любимую работу в «Союзгипролесхозе», устроиться охранником, чтобы помогать жене. В доме Болханцовых нет особого материального достатка, зато в достатке другого...
– Однажды в письме от своего имени я написала: «Мы хотели бы обратиться…», – рассказывает Таня. – Конечно, назвала себя во множественном числе не от мании величия, просто привыкла, что я – это еще и мама, папа, Егор. В их семье не обижаются на жизнь. Эльвира Ивановна вполне искренне считает, что на хороших и отзывчивых людей – соседей, друзей, начальников – везло.
Когда Танюшу нужно было возить на операции в Питер, приходилось часто обращаться за помощью к спонсорам. Многие откликались. Полностью оплатило последнюю – очень сложную и длительную – операцию Алтайское отделение Детского фонда.
Деньги на поездку (ездить приходилось практически всей семьей: мама, папа и Таня) передал предприниматель Денис, не назвавший своей фамилии. Только однажды Эльвире Ивановне хотелось разрыдаться от обиды. Когда профессор из Санкт-Петербургского института детской ортопедии имени Турнера сказал, разглядывая рентгеновские снимки: «Эх, девочка! Если бы вовремя заметили твою дисплазию, где бы сейчас был твой ДЦП».
А ведь материнское сердце-вещун подсказывало: дело не только в основном диагнозе. Врачи же отмахивались, дескать, ну что вы хотите, это же ДЦП! Так и не обратили внимания на врожденный вывих тазобедренного сустава.
А на кости, которая травмировалась при любом движении, постепенно появился и развивался нарост.
Лекция из-за ширмы
Таня все о себе понимает. Обычные девчачьи интересы ей не то что безразличны, но просто не для нее. Косметика? На нее у девушки аллергия.
Модные платья? На что они ей, закованной в гипсовые «латы». Красивая обувь? Да разве могут быть красивыми ортопедические башмаки.
Внимание мальчиков? Тут вполне конфуз приключиться может: одна девочка, с которой Таня лечилась в санатории, хвасталась: «Ах, он мне подмигнул!», – а он страдал нервным тиком.
Татьяна рассуждает трезво:
– Жизнь продолжается. Родители не вечны. Брат, конечно, позаботится. Но у него будет своя жизнь, своя семья. Мои должны быть уверены, что одна я не пропаду. Поэтому сейчас мне нужно получить образование.
До девятого класса у Тани было надомное обучение. Потом Болханцовы узнали про дистанционное обучение детей-инвалидов в барнаульском педагогическом лицее.
Этой весной девушка закончила его с серебряной медалью. На семейном совете решили: поступать следует на заочное отделение в АГПА, где тоже реализуется государственная программа для студентов с ограниченными физическими возможностями.
Егор, чтобы помочь сестре в учебе, забрал документы из ВЗФИ, где учился, и вместе с ней поступил на филологический факультет педакадемии. Пока в вузе шла установочная сессия, он каждое утро заносил сестру в коляске на пятый этаж, в кровь сбивая руки.
Мама, увешанная куртками, ноутбуком, складной ширмой и сумками со средствами гигиены и обедом-перекусом для Тани, брела следом. В аудитории они устанавливали две кушетки, укладывали на них Таню, загораживали ее ширмой. Таня слушала лекции, Егор их конспектировал.
Увидев однажды странную процессию, спускающуюся по лестнице, сотрудница учебной части возмутилась: есть же приказ ректора, что занятия групп, в которые зачислены студенты-инвалиды, должны проходить на первом этаже.
Просто методист вовремя не подала куда надо сведения о Таниной группе…
«Я больше: я – мама»
Из Тани – точно-точно! – получится хороший учитель. Если программа дистанционного обучения детей-инвалидов будет действовать и дальше, то не найти лучших кандидатур преподавателей, чем ребята, которые сами прошли эту учебную систему и, главное, которые сами прошли через болезнь.
– Рыбак рыбака видит издалека, – улыбается Таня. – Мне понятно, когда человек симулирует усталость и недомогание, а когда он действительно устал и не может работать.
Многие больные дети медлительны, но их нельзя подгонять! А учителям часто не хватает терпения на «тормозящего» ребенка. Она умеет находить общий язык не только с товарищами по болезни.
К ней тянутся вполне взрослые люди. Подруги Эльвиры Ивановны, приходя в гости, первым делом бегут в Танину комнату – поговорить за жизнь, поделиться наболевшим. Они ей выкладывают, она им раскладывает.
И все же единственная подруга Тани – мама. Очень часто посторонние люди, понаблюдав, как они общаются друг с другом, спрашивают Эльвиру Ивановну: «Наверное, вы врач или педагог?».
Она отвечает: «Я больше: я – мама». …Мечта Болханцовых – чтобы Таня встала на ноги. И предпосылки к этому есть.
Череда сложных и дорогих операций дает положительную динамику. У Тани распрямляется позвоночник, «ожили» нервные окончания на правой ноге и правой руке, которой она потихонечку начинает двигать, несколько улучшилось зрение.
Когда снимут гипсы, можно будет пробовать садиться. А года через два Таня сможет заново учиться ходить. Может, когда-нибудь она сделает то, чего хочет больше всего, – будет танцевать. Пока она танцует в своем воображении…