Страхи за решеткой. Будни тюремного психолога

31 октября в России отмечают День работников СИЗО и тюрем. Причем речь идет не только о надзирателях или конвоирах, но и специализированных психологах. Почему такие специалисты нужны в местах лишения свободы? «Прежде всего, потому, что там содержатся люди. Попадая туда, человек начинает понимать, что он потерял на свободе, страшится того, что ждет впереди», – считает психолог барнаульского СИЗО № 1 Михаил Загороднев. Как специалист помогает заключенным преодолеть депрессию и страхи - в материале «АиФ-Алтай».

Чего тюрьмы бояться? 

Елена Чехова, «АиФ-Алтай»: Существует мнение, что опытные рецидивисты неплохие психологи. Неужели даже им нужна профессиональная помощь?

Михаил Загороднев: Попадая в очередной раз за решетку, человек начинает жалеть, что потерял: надолго оторван от семьи, дети растут без его участия, не может полноценно помогать жене и родителям… Эти люди эмоциональны, они знают, что их ждет впереди. Психолог оказывает им поддержку именно на снятие эмоционального напряжения. Конечно, есть и такие, которые сидели больше половины жизни, начиная с малолетства. Для них тюрьма – образ жизни. С ними тоже работаем, проводим определенные программы, направленные на профилактику деструктивного поведения, тренинги на ресоциализацию. 

– А как работаете с теми, кто впервые попал в места лишения свободы? 

– Для них новая реальность – шок. К тому же на их восприятие влияет негатив из сериалов и фильмов о тюремной жизни. Они потеряны, не знают, чего ждать. Рассказываем им, как адаптироваться к условиям такой изоляции, успокаиваем тех, кто переживает за родителей или других членов семьи.

– Страх потерять связь с семьей понятен. А еще чего они боятся? 

– Наказания. Это особенно ощущается в следственном изоляторе. Здесь они еще ничего о своем будущем не знают: будут ли осуждены, возможно, получат условный срок или их вообще оправдают. Неизвестность вызывает наибольшие переживания. 

Не в черном цвете

– Если человек постоянно себя «накручивает», видит будущее в черном цвете, то он и на суицид может решиться? 

– Чтобы этого не случилось, наши психологи проводят со всеми, кто поступает в учреждения УИС, адаптационные тренинги, тренинги на снижение эмоционального напряжения… К тому же сейчас совершить самоубийство довольно сложно: во всех камерах (особенно в камерах карантинного отделения) есть видеонаблюдение. 

– Что может насторожить наблюдающего в поведении заключенного? 

– Ну, например, то, что он зашел в туалет и долго оттуда не выходит. Либо то, что он нервно расхаживает по камере, бурно жестикулирует или наоборот неподвижен долгое время. Если такое происходит, то оператор систем охранного телевидения сообщает о происходящем в дежурную службу и нам – психологам. Мы взаимодействуем с оперативными режимными службами по недопущению и профилактике суицидов и членовредительства. Людей, склонных к подобному поведению, психологи выделяют по результатам бесед и изучения их личных дел. Таковых ставим на профилактический учет и более плотно с ними работаем: проводим дополнительные психокоррекционные тренинги, направленные на стрессоустойчивость, релаксационные занятия.

Информацию об осужденных, которые совершали попытки суицида или членовредительства или способны на такие поступки, передаем психологам в исправительные колонии и лечебно-исправительные учреждения, и коллеги на местах разрабатывают для работы с ними комплекс индивидуальных психологических мероприятий. Кстати, по статистике, около 80% преступлений совершают люди, имеющие зависимости. В УФСИН лечением осужденных от наркомании занимаются в специализированном лечебно-исправительном учреждении № 1. Психологи нашего СИЗО вместе с психиатрами выявляют таких людей и предлагают им пройти лечение. За время моей работы встречал тех, кто в период нахождения в заключении избавился от пагубной привычки. Некоторые потом подходят и благодарят. Приятно сознавать, что ты не впустую работаешь. Мы же вкладываем в них свой труд, свои силы, свои знания и желаем, чтобы они не попадали больше в криминал и за решетку.

– А на путь исправления что-то может подтолкнуть, скажем, закоренелого преступника? 

– И среди них бывают примеры изменений. Одного и того же осужденного я встречал в разное время в разных колониях. Сначала он был типичным деструктивным элементом. А в другой раз – уже положительный, работает на производственном участке, по поводу поведения нареканий не имеет. «Что так, – спрашиваю, – ты же не хотел работать?» «Да я расписался с девушкой, – отвечает. – Она меня ждет, хочу побыстрее выйти. Мне важно УДО. Уже и с родителями договорились, что по выходу меня устроят на работу. Хочу семью, детей». Важно, чтобы в жизни осужденного появилась достойная цель. 

Расти духом

– Очень хочется, чтобы «романтика» криминала, преступная идеология перестала увлекать молодежь и подростков… 

– Надеемся, что положительные результаты принесет принятый в России закон о запрете деятельности АУЕ (эта аббревиатура означает «арестантский уклад един» либо «арестантское уголовное единство», экстремистская организация, запрещенная в России - прим. ред.) К сожалению, очень много несовершеннолетних через соцсети, через Интернет приобщались к этому движению. А вот когда они поступают к нам в СИЗО, то начинают понимать, что поддались на обман, их заманили ложными ценностями, что тюрьма – не то место, где нужно быть в 15–17 лет, а ведь за участие в АУЕ теперь полагается реальное наказание. У нас такие подростки содержатся, мы с ними работаем. Они задумываются и говорят: «Зачем мы это делали? Лучше бы слушались родителей…» Жаль, что дети ломают себя и зачастую ломают себе дальнейшую жизнь.

Конечно, правильно, если они вынесут урок из случившегося. Но для каждого из них уголовное дело – уже факт. А ведь у них все могло быть по-другому. Тем более что есть масса возможностей занять ребенка полезным делом – спортом, творчеством, наукой, волонтерством. Но это должно быть привито родителями, примерами и усилиями взрослых. Говорят, что человек растет телом до 25 лет, а умом, духом – гораздо дольше. Но 15–16 лет – как раз тот возраст, когда можно в сознание закладывать зерна будущего, ценности, которые действительно важны – семья, дети, работа, родители, желание реализовать себя именно социальным человеком, а не преступным элементом.

– Среди ваших подопечных есть такие, с которыми тяжело работать? 

– Тяжело работать с людьми, которые совершили преступления против детей. Тяжело уже потому, что профессионально ты должен быть беспристрастен, ты должен помочь этому человеку, даже если знаешь, что он совершил… Впрочем, тяжело с ними еще и потому, что они сами по себе непросты. Они понимают, что их ждут большие сроки – 12, 13, 14 лет заключения. К ним приходит раскаяние. Они очень подвержены суицидальным мыслям и намерениям. С ними приходится очень глубоко работать.

– В чем вы видите главный результат своей работы? 

– Расскажу конкретный случай. В нашем СИЗО полгода содержится один из обвиняемых. Мужчина с высшим образованием, имел хорошую работу. У него любимая жена, двое маленьких детей. Попал в долговую зависимость. Его, как говорится, «поставили на счетчик». Запугивали, шантажировали, оскорбляли. И он не выдержал – совершил убийство, двойное. Когда этот человек к нам попал, то был раздавлен, уничтожен. На первой встрече со мной как психологом он не мог даже говорить. Понимал, что потерял все – работу, уважение, свободу. Что долго-долго не увидит детей и жену. Переживал, как они будут справляться, ведь в семье зарабатывал он один, а остались финансовые обязательства – кредит, ипотека. Волновался за здоровье престарелых родителей... Войти с ним в контакт очень сложно, он был закрыт. Только в глазах читалась мольба о помощи. Потихонечку – на протяжении двух-трех недель – наладили контакт. Он раскрылся, выплеснул все свои страхи. Теперь мы работаем в привычном русле. У него наладились отношения с семьей. Стали возможны и краткосрочные свидания, письма и звонки. Человек воспрял. Сейчас он видит цель, к которой стоит стремиться.