Примерное время чтения: 8 минут
1418

Родом из войны. История малолетней узницы фашистского концлагеря

Еженедельник "Аргументы и Факты" № 14. "АиФ-Алтай" 06/04/2016
Виктор Крутов / АиФ

Досье

Алла Лучинина.

После войны работала на крупнейших предприятиях Барнаула – меланжевом комбинате, комбинате «Химволокно», БЛВЗ. Является председателем краевого Совета бывших несовершеннолетних узников фашистских лагерей. Награждена медалью «Непокорённые», юбилейными медалями.

– Своей сестре, которая сейчас сильно болеет, я говорю: «Не смей сдаваться! Мы с тобой ещё пятилетку должны прожить». И она отвечает: «Даже не собираюсь сдаваться». Стержень у нас такой с детства, – говорит Алла Лучинина, бывшая несовершеннолетняя узница фашистских концлагерей.

Она появилась на свет, когда на родном Донбассе уже хозяйничали немцы, – в январе 1942 года. Так как была слишком мала, многого не помнит. Но точно знает одно: война её осиротила. Причём осиротила так, что нет у неё ни одной родной могилы.

Скитания беженцев

По документу, который чудом сохранила мама в немецком плену, выходило, что их семья до войны жила в городе Рыково Сталинской области. Ныне это город Енакиево Донецкой области. На своей родине Алле Ивановне побывать не довелось. Но у неё замирает сердце, когда сегодня слышит боевые сводки с донецких полей. И больно ей оттого, что воюют между собой люди, некогда пережившие общую беду…

Дом у родителей был такой просторный, крепкий, ладный. Пришедшие фрицы выгнали беременную маму с маленькой дочкой в холодный сарай. Здесь и родились двойняшки – Алла и Лиля. С первого вздоха сестрички уже были полусиротами – их отец погиб на фронте в первые же дни войны. Лиля, девочка тихая и улыбчивая, долго не прожила. А вот Алла, как она сама считает, боролась за жизнь всем существом, потому и кричала громко и требовательно.

Вещи, которые удалось забрать из дома, молодая вдова продавала, чтобы прокормиться с тремя детьми. Но однажды продавать стало нечего.

Тогда мама с их бабушкой и тётей решили, что нужно отправляться в деревню. Говорили, что эвакуированные делали в своих домах схроны с продовольствием. Подходящий для житья дом нашёлся в селе Амбросимовка. Впрочем, ненадолго.

Сельские подростки всячески вредили оккупантам. Под католическое Рождество они вообще решили взорвать штаб, расположившийся в местной школе. Однако юных «партизан», притаившихся на чердаке, заметил немецкий часовой. Наутро схваченных ребят повесили перед школой. На жуткое зрелище выгнали всех жителей Амбросимовки. А сразу же после этого всех – и стара, и мала – погнали к железной дороге. Оттуда – в плен.

Думала: вырастут цветы

Везли в теплушках для скота. Пить и есть практически не давали. Часто эшелон попадал под бомбёжки. Во время одной из них контузию получила старшая сестрёнка. После этого она стала плохо слышать и мало что помнила из происходящего. Но то, что во время этого долгого пути на запад люди умирали, словно их косой косило, она запомнила. На стоянках из теплушек выбрасывали трупы, и на перронах вырастали холмы мертвецов.

Привезли в Польшу. Здесь провели санобработку, после которой всё тело зудело и чесалось. По ночам их часто перевозили с места на место: подгонят машину, погрузят и везут неизвестно куда. Где-то в Польше расстреляли тётю. У неё были жгучие-жгучие чёрные волосы и тёмные глаза. Немцы посчитали, что еврейка.

Затем они попали в Германию. Здесь умерла бабушка.

– Я плохо помню это время, – говорит Алла Ивановна. – Но до сих пор мне часто снится, что я прячусь. То ли под какие-то доски, то ли под нары… И ещё – я с самого детства хорошо знаю немецкий. Могу общаться без переводчика.

К весне сорок пятого немцы поняли, что неизбежно поражение. Пленных стали разбирать по хозяевам-бауерам. Алла Ивановна с матерью и сестрой попали на крестьянскую усадьбу. Жили в сарае, ухаживали за скотом, свиней кормили.

– Варили им картошку, репу. И сами это же ели, потому и выжили, – вспоминает Алла Ивановна. – Так что спасибо немецким свиньям от «руссише швайне», как нас называли.

Общий вид концлагеря Талергоф в 1917 г. Альбом снимков из концентрационного лагеря для военно-арестованных русских галичан и буковинцев в Талергофе, в Штирии, 1914-1917 гг. Издание Талергофского комитета. Львов, 1923.
Общий вид концлагеря Талергоф в 1917 г. Альбом снимков из концентрационного лагеря для военно-арестованных русских галичан и буковинцев в Талергофе, в Штирии, 1914-1917 гг. Издание Талергофского комитета. Львов, 1923. Фото: Commons.wikimedia.org

Их освободили американцы. Она хорошо запомнила одного солдата. Янки был огромного роста, как ей, кнопке, тогда казалось. И ещё на нём были удивительные башмаки на шнурках – берцы. Он поманил маленькую девочку пальцем. Она от испуга вжалась в мать. Он засмеялся и ещё раз поманил. Мама подтолкнула её вперёд. Солдат достал из сумки конфеты и насыпал в её ладошку. Аллочка не знала, что это такое красивое и разноцветное он ей дал. Она побежала за сарай, выкопала в тёплой земле ямки и «посадила» конфетки. Думала, что вырастут цветы.

Выжили вопреки

После фильтрационного лагеря в Гродно, где бывших узников до октября «чистил» НКВД, их повезли уже в советский лагерь – на север, в Котласский район Архангельской области. Ослабленные, изголодавшиеся, больные, взрослые и подростки вновь тяжело работали. Маму послали на лесоповал. Там она встретила земляка с Украины. Он во время войны попал в окружение, а потом в плен. Его семья – жена и четверо детей – эвакуировалась на Алтай, в Локтевский район. Наверное, он обещал женщине, которая в то время уже «сгорала» от чахотки, что не бросит её детей.

– Маму привезли прощаться с нами, когда мы уезжали, – рассказывает Алла Ивановна. – Совершенно не помню маминого лица. Помню, что, когда она взяла меня на руки, то вся дрожала. У неё дрожали руки, тело… Она плакала. Но плакала молча. Мама говорила, что выздоровеет и приедет. «А вы отправляйтесь с дядей Павлушей», – сказала. Мы уехали. Через день она умерла. Бывшие соседи по бараку письмо прислали. И фотографию на память о маме: гроб заколоченный и рядом мужик стоит с лопатой.

…На новой родине сестричкам тоже немало испытаний досталось. Известное дело, сиротская доля – не сладкая. Жили и у чужих людей, и у дальних родственников, неожиданно нашедшихся в Алтайском крае. В 13 лет Алла переехала в Барнаул. Жила на пенсию, которую ей платили за погибшего отца, в 40 рублей (до денежной реформы 1961 года). Из этих денег платила за съёмную «квартиру» – узкую кроватку за ситцевой занавеской. Порой по три дня ничего не ела. Но – училась в школе. И хорошо училась! Однако как только получила паспорт, перевелась в ШРМ и пошла устраиваться на работу. В отделе кадров меланжевого комбината ахнули (тогда в ней живого веса было 30 кило): «Деточка, ну куда тебе работать?». Деточка взмолилась: «Мне очень надо работать! Знаете, какая я сильная? Дайте руку» – и так сдавила ладонь кадровички в своей ладошке, что та чуть не закричала от боли: «Убедила, убедила!».

– Самая страшная обида детства – когда меня обозвали «фашисткой». Из-за того, что была в плену, – говорит Алла Ивановна. – Долгие годы мы, бывшие малолетние узники, молчали о пережитом. И о нас долгие годы знали, но не помнили. Только после Указа №1235 в 1992 году страна признала нас, детей, выживших в фашистской неволе. Мы выживали вопреки всему! Наш день Победы – 11 апреля – стараемся встречать вместе. Хочется собраться, чтобы возложить цветы в память о загубленных наших сверстниках. Потому мечтаем установить в Барнауле памятник детям-жертвам фашизма. Ведь вот в Рубцовске целый мемориал возвели! А там бывших малолетних узников в разы меньше, чем в краевой столице. Всего же в крае нас осталось в живых 405 человек...

Смотрите также:

Оцените материал
Оставить комментарий (0)

Также вам может быть интересно

Топ 5 читаемых

Самое интересное в регионах