От прополки огородов все они давно уже отвыкли, прикрываясь колхозными делами, и к тому времени, когда появлялись дома, слабый пол своими сильными руками со всем уже, как правило, справлялся. Дети, бабушки, прабабушки, кроме самих хозяек, тоже были накормлены и обстираны. Стоически выдерживая первую, рабочую, смену, женщины со второй, домашней, управлялись до того момента, пока на двор не ступала нетвёрдая нога хозяина.
Не то, чтобы все, но, чего греха таить, многие мужики возвращались домой навеселе, будто колхозное начальство ежедневно выдавало им наркомовские сто граммов, а недостающие триста каждый, как мог, добирал сам. Ступив на родимый двор, мужики тут же брали бразды правления в свои руки. Ссоры и перепалки заканчивались с переменным успехом…
ИТАК, утром прошёл дождь, и на сенокос можно было не ездить. Но, как я уже сказал, мужики проявили крестьянское рвение и приехали на полевой стан. Одиночки-трудоголики разбрелись по своим тракторам крутить-винтить-закручивать, а остальные, не теряя ни минуты, бросились к длинному тесовому обеденному столу забить «козла». Они всецело предавались этому своему любимому занятию, пока бригадное начальство строило в конторе наполеоновские планы, как догнать и перегнать самих себя, а заодно по привычке от Америки не отстать.
Домино, кстати, местный умелец выточил из бронзовой пластины, а чтобы щепкой ненароком кого не лишить глаза, стол обили толстой жестью.
Доминины получились раза в три больше и раза в два толще заводских, и грохот от ударов ими по столу достигал вершины третьей горы, и чем разгорячённее шла игра на вылет, тем чаще откликалось эхо. Черед полчаса в доме уже стоял шум, было накурено, а очередь к столу не убавлялась. Проигравшие уступали место очередникам и тут же создавали новые пары для следующей битвы. Все выжидали, кто начнёт банковать самогонку первым или хотя бы предложит вариант, где ею разжиться.
В самый разгар очередной партии Генка Граф, прозванный так за его умение одеваться на работу как на праздник, вдруг удивился:
- Мужики! А чего это я не вижу Витька?
ВИТЁК объявился в деревне не то из самой Москвы, не то из её окрестностей - местная доярка Манька списалась с ним через службу знакомств. Мало того, что Витёк был ростом метр в кепке, так ещё и заявился к Маньке гол как сокол, лишь в кепке и пиджаке через левое плечо.
На тёплом месте Витёк пригрелся быстро, и вскорости стал наводить городские порядки на сельском подворье. Через месяц там уже не стояла корова и вдвое сократилось штатное расписание свиней. Кем был Витёк в досельской жизни, доподлинно никто не знал, но очень он хотел, чтобы Манька морковку и свёклу для него не на тёрке готовила, а косыми кольцами нарезала.
При этом в подпитии Витёк каждому встречному и поперечному, когда речь заходила о верховенстве в семье, показывал, как он приказывает Маньке резать овощи. Правой рукой быстро-быстро воображаемым ножом Витёк наносил резкие косые удары сверху вниз, а левой сдвигал в сторону. И так это у него ловко выходило, будто с японскими поварами в одном ресторане работал.
Сколько ни допытывались мужики, Витёк в любой степени подпития категорически отказывался разъяснить принципиальность своего к Маньке требования относительно нарезки овощей. Манька же, удерживая верховенство очага, настаивала на привычной ей тёрке, и через это образовалась в семейном кругу трещина, зашивать которую первым никто не брался.
Не только во дворе у Маньки, но и в бригаде, где Витёк устроился трактористом, он освоился быстрее некуда. Удивлялись мужики тому, что Витёк никого не боялся. Уж на что бригадир Петрович бросался на пьяных, как бык на красную тряпку, а Витёк мог напиться и «выступать» по полной программе. Становился на гусеницу трактора Т-4 так, чтобы вровень с Петровичем быть, и кричал:
- Подойди же ближе! Подойди! Щас как дам в лоб!
Этот его излюбленный коронный приём валил мужиков со смеху. Тем не менее, Витёк заходил в дом и к председателю, и к Петровичу. Никто не знал, чем последнего брал Витёк, но тот всякий раз наливал ему стакан водки. По словам очевидцев, выходивший из дома бригадира Витёк просто сиял весь, будто только что получил звание Героя.
Продолжая забивать «козла», рядили-гадали мужики, что с Витьком могло такого приключиться, и в это время за окном послышался шум свекловичного трактора, почему-то прозванного за его маленькие габариты «Молдаваном». Через минуту-другую в проёме двери образовалась фигура Витька.
Толька Орешкин как занёс руку над головой, чтобы домининой погромче звук из стола выбить, да так и застыл в изумлении. А когда всё же опустил «костяшку», саданул острым её углом со всей силы по собственному пальцу. Трёхэтажное нелитературное выражение пронеслось над головами игроков к открытой двери, едва не сбив с ног Витька, и устремилось к вершине третьей горы.
Минут десять гомерический хохот сотрясал стены полевого стана, пока, наконец, последний мужик не успокоился, так и не поняв, смеялся он от нецензурных познаний Тольки Окошкина, то ли от внешнего вида Витька, походившего на побитую дворовую собаку. Не стирая остатков смеха с губ, Граф удивился:
- Штирлиц хотел сдаться добровольно, но фашисты его опередили! И кто же, подмосковный ты наш, так изрядно помял твою фотокарточку? Вчера чистая и белая была, а сегодня цветная и шишковатая!
Злой Витёк попытался улыбнуться, но первую попытку ему не засчитали.
- Да ты не сильно-то скалься, - съехидничал Толька Окошкин, чтобы хоть как-то унять боль в пальце.
– Небось, зубья-то на полке у Маньки оставил?
Не то правда мало что видя распухшими глазами, не то подыгрывая мужикам, Витёк двинулся к столу как слепой, с вытянутыми вперёд руками. Нащупал скамейку, сел. Дотронулся до разбитого и распухшего лица.
- Не хотел приезжать, да ведь без меня больше самогона вам достанется! – вторая попытка улыбнуться вроде бы получилась лучше, хотя и была кривой.
– Да и на стогу кому стоять?
Мужики снова прыснули со смеху, и где-то снова там же, за третьей горой, их передразнило весёлое эхо. Они-то знали, что от Витька на стогу толку, как от свечки тепла. Трактор его стоял сломанный, денег не ремонт колхоз не накопил, и Витька определили в стогоправы, только бы не болтался без дела, не сбивал других на выпивку.
- А если бы дома остался? Догнал бы Маньку, накостылял? – подначил Петька Колбаска.
- Если б догнала, ух, я бы ей дал, разъязви её!
Столь культурное ругательство потонуло в новом взрыве хохота.
МАНЬКА, дородная женщина, управлялась с ним, как и всеми его предшественниками, одной левой. Брала за шиворот, бросала на землю или пол, прижимала коленкой, пока тот почти переставал трепыхаться, и, сидя в такой позе, поучала:
- Сколько было говорёно – кто в похозяйственной книге главой записан, тот и главный! Я тут главная!
На этом разногласия с побеждённым обычно заканчивались: на второй «раунд» мужиков не хватало. Манька была не злобливой бабой, только на мужей и сожителей невезучая. И Витька она не вернула в Москву или её окрестности только потому, что к тому моменту мыши в её кошельке дырку прогрызли и на живую посылку денег не хвалило.
Обида на Витька в душе Маньки накапливалась, как вода в перегороженном горном ручье. Особенно после того, как Витёк заявил, что в злополучную графу в похозяйственной книге он в сельсовете впишет свою фамилию. Манька впервые не знала, как утихомирить не в меру раздухарившегося от деревенских харчей сожителя. И выгонять жаль – хоть и маленький, но мужик, и верховенство в собственном доме потерять боялась.
Не сдержавшись, Манька поплакалась на ферме товаркам, а те и рады были поделиться своими богатыми житейскими премудростями. У каждой за плечами была своя история, и хотя ни один апробированный метод не срабатывал надолго, женщинам удавалось добиваться временного семейного затишья.
Товарки наперебой стали предлагать варианты решения Манькиной проблемы, и если бы их все разом применить, от маленького Витька не осталось бы даже его кепки, не говоря уже о нём самом. Но тут слово взяла Трындычиха, прозванная так в честь знаменитой героини из комедии «Свадьба в Малиновке».
- Не трындычите! – ораторша стукнула ковшиком по пустому ведру так, что оно с грохотом прокатилось по полу. Подождала, пока ведро поставят на место. - Слухай меня, Манька! Командовать парадом буду я!
Когда Трындычиха изложила план подготовки к «параду», доярки даже испугались. Если Манька в точности соблюдёт все рекомендованные пункты, небо Витьку покажется с овчинку. Ждать долго Маньке не пришлось. Подвыпивший Витёк куролесил в доме весь вечер, штотясь над Манькой, как старшина над первогодком в армии.
Кое-как дождавшись потёмок и минуты, когда неугомонный Витёк в очередной раз выскочит на улицу, Манька тут же заняла боевую стойку со скалкой в руке. Примерила, куда придётся главный удар, и затаилась. Витёк не заставил себя ждать, и едва ступил на порог открытых настежь сеней, как Манька вполсилы приложилась скалкой к Витьковой голове, да и отключила её в ту же секунду. Свалившийся кулём Витёк там же и проспал до утра крепким сном Ильи Муромца.
Управляясь по хозяйству, Манька постоянно через него перешагивала, подавляя в себе желание хотя бы разок пнуть Витька как следует. Морщась от боли и ещё не видя своего лица, проснувшийся Витёк обратился к вернувшейся с фермы Маньке: - Не вписался я, Маня, в поворот? И тут его взгляд обнаружил окровавленную скалку, которую Манька даже прятать не захотела.
ВЫСКОЧИВ ИЗ ДОМА, Витёк едва не попал под гуаеницы трактора т-70, на котором сосед с третьего двора ехал на полевой стан. Он-то и привёз бедолагу к мужикам. Бывают у них, кстати, светлые минуты. Подшкыливая Витька, мужики в течение часа даже не заикнулись о самогонке, решая, как быть Витьку в сложившейся сложной семейной обстановке. Если уж Манька вышла из себя, то, похоже, обратно она вернётся не скоро.
- Тикать тебе надо из наших краёв, подмосковный ты наш, - подытожил Граф. – Вон как Манька тебя разрисовала! Какой она пример нашим бабам подала? Если и дальше так дело пойдёт, самогонку пить некому будет, не говоря уж о работе. Перекантуешься на бригаде пока глаза проглянут, и собирайся в дорогу.
Последние слова Графа заглушил отчаянный возглас Стёпки Кучерявого. Страждущий возмездия за свою боль Толька Окошкин под шумок дождался, пока Стёпка выложит на стол домино с «пустушкой» и, – это считалось верхом блаженства победителей, - что есть силы ударил по столу. А Стёпка палец ещё не убрал…
Эхо Стёпкиной бранной речи потонуло во взрыве хохота мужской компании. Когда всё стихло, мужики от греха подальше пораньше разъехались по домам.
А ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ после того, как Витёк покинул деревню, Манька под будущую свою колхозную зарплату привела во двор с фермы дойную корову, восстановила штатное расписание поросят и порвала адрес службы знакомств.
Иван СКОРЛУПИН. Петропавловский район.
Иван СКОРЛУПИН. Лужица