Публикация была посмертной. Стихи увидели свет через два года после гибели поэта.
Стихотворение это теперь известно каждому школьнику. Достаточно к месту сказать первое слово "Выхожу..." и любой мало-мальски культурный человек, не задумываясь, подхватит и прочитает наизусть первое четверостишье. А если придется ко времени, может его и спеть. Стихотворение, как известно, давно стало песней. Вот об этих первых четырех лермонтовских строчках пойдет здесь речь.
Тончайший ценитель и толкователь поэзии, сам замечательный поэт, С.Я.Маршак предостерегал о тщетности попыток вслед за Сальери "поверить алгеброй" произведение искусства. И тут же сам не удержался дать восторженные комментарии именно к этому лермонтовскому шедевру, особо отметив его загадочность и поэтичность ("Об одном стихотворении", С.Маршак, Соч. в 4-х томах, 1960 г.).
Перед вами не исследование профессионального филолога. Творчество Лермонтова не обойдено вниманием историков литературы и критиков. Пусть это будут заметки просто благодарного читателя одного из величайших русских поэтов. Попробуем еще раз вникнуть в знакомые строчки и попытаемся понять тайну их неувядаемой прелести.
Начальная строка, помимо смысла в ней заключенного, задает важнейшую художественную составляющую поэтического произведения - его размер. Он как бы настраивает читателя или слушателя на определенную интонационную, ритмическую волну. Прочитаем первую строчку, давшую название всему стихотворению.
Выхожу один я на дорогу...
Специалист скажет, что это пятистопный хорей. Двухсложная стопа с ударением на первом слоге. Что размер этот редко использовался. Таким размером у Лермонтова написано только еще одно известное стихотворение Утес" ("Ночевала тучка золотая..."). Исследователь творчества Лермонтова добавит, что в этих стихотворениях поэт попытался отойти от распространенного стихотворного размера того времени - четырехстопного ямба. Таким размером, например, написан роман в стихах "Евгений Онегин" Александра Сергеевича Пушкина. Кто не помнит его начала:
Мой дядя самых честных правил...
Это классический четырехстопный ямб. Двухсложная стопа с ударением на втором слоге.
Читателя, разумеется, мало интересует, как называются эти размеры. Он не будет считать слоги, расставлять ударения, искать в строчках место мелодической паузы - цезуры. Но дело сделано. Музыка стихов обозначена, и остается только ей подчиниться.
Первая строка стихотворения редко раскрывает главную мысль, которую хотел выразить автор. Да это и трудно сделать в пяти-шести словах. Она только начинает вводить читателя в обстоятельства действия, в предлагаемую сферу чувств, мыслей, образов.
Такова и первая прочитанная нами лермонтовская строчка. Информационная нагрузка ее необыкновенно проста. В ней нет никакого подтекста, второго плана, иносказания. Вы не найдете здесь ни на волосок больше того, что в ней сказано. Изобразительные средства самые скупые. Точнее сказать - их просто нет. Местоимение, существительное не имеют прилагательных. Глагол не усилен наречием. Все обыденно, скромно, если не сказать - аскетично.
Лермонтов словно делает начальные ходы шахматной партии. Как бы разыгрывает дебют. Стандартные, давно канонизированные шахматной теорией движения фигур. Никаких фантазий и открытий. Обычный ход одиночной королевской пешкой "е2-е4".
Вот и здесь все очень просто: "Выхожу один я на дорогу...".
Какой-то дядя вышел на дорогу, не более.
Да еще один.
Да уж честных ли он правил?
Не разбойник ли?
Нет.
И вот тут начинается одно из чудес поэзии и нашего языка.
Попробуем поменять расположение слов в строчке, как это мог делать и сам Лермонтов, подбирая рифму, если предположить, что нужные слова он уже подыскал.
Итак:
Выхожу один я на дорогу...
Начнем менять слова местами:
Я на дорогу выхожу один...
Один я на дорогу выхожу...
Я один выхожу на дорогу...
Я выхожу один на дорогу...
На дорогу выхожу я один...
Один выхожу я на дорогу...
На дорогу я выхожу один...
И т.д.
Мы видим, что ни один вариант (а их можно было и продолжить) не нарушает норм русского языка. Проще говоря, не режет ухо.
Больше того, первые три строчки сохраняют какие-то стихотворные размеры. Дальше ритм рассыпается. Перед нами обыкновенные повествовательные предложения со случайной расстановкой ударных и безударных слогов. То есть проза. Удивительно другое. Перестановка слов каждый раз меняет смысловые акценты. Слова одни и те же, а оттенки смысла разные. И русское ухо их хорошо слышит.
В зависимости от порядка следования слов можно уловить уже определенный подтекст, в том числе и в самом деле криминальный, разбойничий. Например, в последнем варианте. Да если еще добавить туда словечко "обычно".
Лермонтов выбрал тот единственный словесный порядок, с той единственной музыкой и с тем оттенком смысла, которые в этой простейшей, казалось, фразе создают требуемое ему настроение, подготавливая читателя для дальнейшего восприятия текста уже с нужным поэту предчувствием. И формируется оно за те две-три секунды, в течение которых читается первая строка.
Разве это не чудо?
Что же он сделал?
Средства, на первый взгляд, простейшие. Выбрал слова с преобладанием определенных гласных. В данном случае "о" и "у". Перечитайте первую строку и вслушайтесь в ее звучание: "о - у - о - о - о - у". В теории стихосложения этот прием называется гармонией гласных. И еще. Поэт поставил сказуемое перед подлежащим. Вот и все. Но чтобы проделать это, ему нужна была сущая безделица.
Он должен был писать на русском языке. Мало найдется языков, которые позволяли бы пишущему и говорящему так непринужденно выстраивать слова, как в русском. Достигать тончайшие оттенки смысла свободным перемещением слов внутри предложения. Это только одно из многих достоинств, делающих наш язык величайшим ми ровым литературным языком. Особенно в поэзии.
Возьмем для контраста английский язык. Сделать это будет уместным еще и потому, что, как считал сам Лермонтов, его предки были выходцами из Шотландии.
Попробуем на минуту представить Михаила Юрьевича шотландским поэтом, пишущим на английском языке.
Мысль, которая должна быть выражена в первой строке, поэтом найдена. Она абсолютно нейтральна относительно национальной принадлежности. В самом деле, что может быть отвлеченнее, чем вывести лирического героя в одиночестве на дорогу. Простейшее действие. Простейшая мысль. Остается только ее записать. На английском языке.
Попробуем.
В английском языке, как известно, нет падежей. Довольно много слов с одинаковым написанием и произношением, которые могут быть и существительным, и глаголом, и прилагательным. Единственное, что может определить "кто есть кто" в беспадежной английской фразе - это место, которое занимает каждое слово в предложении. Для каждого члена предложения оно жестко предопределено.
Не вдаваясь дальше в тонкости построения повествовательного предложения у жителей туманного Альбиона, скажем только, что практически единственный буквальный эквивалент первой строчки на английском языке выглядит так:
I go out alone to the road...
Для тех, кто не искушен в головоломках английского произношения, подскажем, что с русским акцентом это звучит примерно так:
Ай гоу аут элоун ту зе роуд...
Теперь сделаем обратный подстрочный русский перевод английской версии.
Я выхожу один на дорогу...
Как видим, все слова исходного текста сохранились до последней буквы. Посмотрим, есть ли у нас такой русский вариант. Да, есть. Это четвертая строчка в сделанном выше нашем списке.
Нам трудно оценить смысловой оттенок и звуковую выразительность нашего доморощенного перевода для английского уха. А вот для русского уха оценка обратного дословного перевода однозначна. Все поэтические достоинства русского подлинника в нем полностью испарились.
Прочитаем еще раз английский текст. Чувствуется какой-то ритм. Да, здесь и в самом деле есть стихотворный размер. Специалист легко определит и назовет его. Это снова ямб, только на этот раз пятистопный.
Чтобы легче сориентироваться в этом стихотворном размере, приведем первый куплет бывшей некогда очень популярной песни-марша композитора Дунаевского и поэта Лебедева-Кумача из довоенной кинокомедии "Веселые ребята".
Легко на сердце от песни веселой,
Она скучать не дает никогда.
И любят песню деревни и села,
И любят песню большие города!
Это тоже пятистопный ямб.
Если вы помните мелодию, попробуйте пропеть английскую версию первой строчки. Она отлично укладывается в ритм и напев песни.
Час от часу не легче! Элегический, задумчивый тон первой строчки русского подлинника на английском языке превратился в бодренький, если не сказать легкомысленный распев.
Может быть, виноват стихотворный размер? Этот самый ямб? Может быть, стоит выдержать прежний пятистопный хорей и все будет в порядке? Может быть, только хорею присущ романтический оттенок повествования?
Ладно. Возьмем другой не менее известный текст.
Песню о Родине из кинофильма "Цирк" тех же авторов - Дунаевского и Лебедева-Кумача. Вспомним первые ее строчки.
Широка страна моя родная!
Много в ней лесов, полей и рек...
Перед нами опять старый знакомец - пятистопный хорей. Но куда девались его раздумчивость и романтичность? Мажорная, жизнеутверждающая приподнятость этих строк не вызывают сомнения.
Нет, ни ямб, ни хорей здесь, видно, не причем.
К тайне поэзии здесь примешивается еще и тайна языка.
Шотландцу Лермонтову, чтобы приблизиться или встать наравне со своим русским двойником, пришлось бы искать в английском языке какие-то новые слова и новые ритмы, чтобы сделать то, что он уже сделал с нашей душой, сказав ей так просто и так проникновенно:
Выхожу один я на дорогу...
Но это был бы уже тогда не русский, а великий английский поэт.
Помня предостережения Маршака, не будем рассматривать вторую строчку первой строфы изолированно. Первая и вторая строчки разделены у Лермонтова точкой с запятой. Такой знак препинания разделяет ( а если хотите, и объединяет) два самостоятельных предложения, связанных одной мыслью. Не будем отрывать их друг от друга.
Читаем обе строчки вместе.
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит...
Продолжим сравнение стихотворения с шахматной партией.
И начинающий любитель, и чемпион мира в дебюте делают практически одинаковые ходы. Но чемпион мира потому и носит это звание, что на каждый последующий за дебютом маневр противника ( а соперник у чемпиона мира тоже соответствующий) он находит из множества возможных единственно верный, а потому и самый сильный ответ.
Задав в первой строке ритм, обозначив исходную мысль, то есть закончив условный дебют, Лермонтов во второй строке, следуя неведомому нам пока замыслу, находит сильнейшее продолжение и делает великолепный ход.
Чтобы оценить его, вернемся еще раз к первой строчке. В ней место действия и носитель действия (авторское "я") соединяются друг с другом, образуя центр, некое одномерное пространство, попросту говоря, точку.
Вторая строка продолжает характеристику места действия.
Дорога превращается в путь. У читателя мгновенно возникает чувство дали, ощущение земного пространства. Достижению этого эффекта способствуют две блистательные находки, сделанные Лермонтовым во второй строке.
Первая находка - слово "кремнистый".
Его можно сравнить только разве с другим удивительно точным определением Пушкина: "Невы державное теченье".
Сила, свежесть и оригинальность этих слов такова, что они были использованы самими их изобретателями только раз. И никто после Лермонтова и Пушкина не посмел снова пустить их в дело. Уж очень бы бросилась в глаза заимствованность этих и в самом деле уникальных поэтических новинок.
Что же дает Лермонтову слово "кремнистый"?
С его помощью он заставляет путь самосветиться, не прибегая к избитому, обесцененному уже и во времена Лермонтова слову "серебристый". Ведь поэту нужно объяснить почему путь "блестит". И он называет его превосходным словом "кремнистый".
Вторая находка еще интересней.
Посредственный поэт, наверное, начиная строку, пытался бы примерять такие варианты:
Под луной сребристый путь блестит...
Предо мной сребристый путь блестит...
Впереди сребристый путь блестит... и др.
Все что угодно, но только не упоминание о тумане.
Но Лермонтов и в этом месте сделал гроссмейстерский ход. А ведь он очень рискованный. В тумане, бывает, и в двух шагах ничего не видно. Но почему тогда у читателя ни на миг не возникает перед мысленным взором эта стена плотного непроницаемого тумана? Видимо, слово "сквозь" подготавливает нас к восприятию тумана скорее как дымки.
Это тот туман, который Лермонтов уже один раз гениально использовал в стихотворении "Парус", сказав "в тумане моря голубом". Такой туман не виден вблизи. Он становится заметным только на расстоянии. Это ощущение тумана-дымки, видимого только на расстоянии, и сумел передать Лермонтов, а вместе с ним создать картину убегающего в бесконечную даль мерцающего пути.
Вторая строка стремительно расширяет границы изображаемого. Одномерная точка первой строки превращается в двухмерную плоскость земной поверхности.
Очень выразительна звукопись второй строчки.
Чередование сочетаний согласных ск - ст - ст в словах "сквозь", "кремнистый", "блестит" усиливает, подчеркивает блеск. Обратим внимание, что время действия в обоих строчках автором не обозначено.
Казалось, у Лермонтова была хорошая возможность использовать во второй строчке, скажем такой, уже упомянутый выше и дополнительно уточненный вариант:
Под луной кремнистый путь блестит...
Можно было убить двух зайцев: и своевременно обозначить время действия - лунная ночь ( мы ведь все равно узнаем из следующей строчки, что действие происходит ночью), и заодно дать убедительное объяснение отчего "кремнистый путь блестит".
Но Лермонтов этого не делает и оставляет луну в покое.
Почему?
Читаем последние две строки.
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
Поэт раскрывает, наконец, величественность и дерзновенность своего замысла.
Его мысль отрывается от только что нарисованной картины земной поверхности и уходит ввысь. Пустыня - это конечно же космос, что подтверждается содержанием последней строчки.
Пределы стихотворения расширяются безгранично. Оно обретает третье измерение - бездонную высоту, и становится трехмерным, объемным. Лермонтову хватает здесь поэтического пространства, чтобы внести в него и духовное начало - бога.
Выделим теперь ключевые слова в каждой строчке и попытаемся понять, какую смысловую нагрузку они несут.
Первая строчка - "я" - Человек.
Вторая строчка - "кремнистый путь" - Земля.
Третья строчка - " пустыня внемлет богу" - Бог.
Четвертая строчка - "звезда" - Космос.
Итак, Человек, Земля, Бог, Космос...
На наших изумленных глазах, этот двадцатисемилетний человек, который по сегодняшним меркам только-только вышел бы из возраста молодого специалиста, как бы играя, всего в четырех коротких строчках сумел построить ни много, ни мало Мироздание - все сущее вокруг нас, включая и материальное, и духовное начала!
Только это уже делает первую строфу одной из вершин мировой поэзии.
Теперь становится понятным, почему Лермонтов избегал упомянуть луну, которая просилась в каждую из четырех строчек. Что луна! Это слишком мелкий предмет для человека, который бросил вызов самому Творцу и воссоздает заново всю Вселенную.
Луна отсутствует и в подтексте. Не сказано: "Ночь светла", что позволило бы предполагать наличие ее в небесах. Нет, сказано: "Ночь тиха". И это опять сильнейший ход. Он создает ту тишину, в которой "пустыня внемлет богу...".
И какими мелкими покажутся возможные придирки дотошного литературного буквоеда к заурядности рифмы "дорогу - богу", трафаретности глагольных рифм "блестит - говорит". А небольшая запинка в ритме последней строчки, где сбежались две согласные - предлог "с" и буква "з" в слове "звездою"?
Да эти щербинки не умаляют, а бесконечно возвышают стихотворение, уводя его от бездушной гладкости иных изысканных стихов, в которых самодовлеющая изящность слога скрывает полное отсутствие мысли.
Как не вспомнить здесь уничтожающие слова, сказанные в начале нашего века одному из уважаемых стихотворцев (не будем называть его фамилии). "...стихи ...(такого-то)... образцовы. И весь ужас в том, что они образцовы.".
Лермонтову это не грозит. Стихи его не образцовы. Они гениальны.
Мы рассмотрели только четыре строчки.
Но стихотворение только начало свой разбег.
Во второй строфе, снова впервые в мировой поэзии, дана планетарная картина Земли, какой она видится из космоса. И приведены поразительно точные подробности - "голубое сияние".
Первый человек, поднявшийся в космос, увидит ее такой более чем через сто лет. Но он будет только вторым. Первым увидел Землю из космоса скромный поручик Тенгинского полка.
Но не есть ли тогда все стихотворение абсолютной, космической вершиной всей мировой поэзии? Лермонтов предсказал в нем свою судьбу.
За несколько недель до своей гибели в Пятигорске написал он эти бессмертные провидческие строки. Горько насладимся ими еще раз.
1
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
2
В небесах торжественно и чудно.
Спит земля в сиянье голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?
3
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя,
Я б хотел забыться и заснуть!
4
Но не тем холодным сном могилы...
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша вздымалась тихо грудь.
5
Чтоб всю ночь, весь день мне слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной, чтоб вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
Август, 1993 г.
Об авторе
Пушкарев Вадим Борисович Родился в 1933 году в городе Новосибирске. С 1937 года постоянно проживаю в городе Барнауле. Окончил Алтайский институт с/х машиностроения (ныне АлтГТУ им. И.И.Ползунова) в 1956 году. С 1956 года по настоящее время работаю на заводе Трансмаш на инженерных должностях (стаж непрерывной работы 55 лет).
Автор более двадцати изобретений и патентов и более шестидесяти компьютерных расчетных программ. Печатал очерковую прозу и стихи в газетах «Алтайская правда», «Голос труда», РТВ «Алтай», журнал «Барнаул», а также фотоработы в газете «Вечерний Барнаул». Автор стихов гимна ОАО «Барнаултрансмаш». По моей инициативе, с поддержкой газеты «Вечерний Барнаул» оформлен из бесхозной дымовой трубы обелиск «Птицы счастья» возле Дворца бракосочетания на проспекте им. В.И.Ленина, напротив универсального магазина «Красный».
Вадим ПУШКАРЕВ. 60 секунд (рассказ) 
Скорая увезла иллюзиониста Сафронова прямо со съемок телешоу «Украина Чудес» 
Священник – бывший спецназовец: «Каждому человеку даётся шанс исправиться»