Классом на фронт
Эта награда для бывших узников фашистских концлагерей. Надежда Георгиевна провела там три года…
– Бывшие пленные долгое время молчали об этих страницах своих биографий, – говорит 95-летняя женщина. – Больно и обидно было доказывать, что мы – не предатели, а жертвы страшных обстоятельств и страшной войны.
Надя закончила 10 классов в 1940 году. Почти всех выпускников Косихинской школы сразу же направили… учителями в сёла района, которые вследствие политических репрессий оказались практически без преподавателей. Девушка стала работать в начальных классах школы села Полковниково. Её наставником был Степан Павлович Титов, отец будущего космонавта №2 Германа Титова.
Через год 21 июня все Надины одноклассники встретились в Косихе. А на следующий день – война. Классом пришли в военкомат. Мальчишек мобилизовали сразу. Девчонкам велели ждать.
Ждать пришлось недолго: Надю с подругами направили в ташкентскую школу радистов. А через три месяца обучения – на фронт. Надежда попала на Волховский фронт, во 2-ю ударную армию генерала Власова…
Начальник штаба 92-й стрелковой дивизии, измотанной в боях и ждавшей пополнения, увидев 20 деревенских девчонок, которых прислали, ахнул: «Мне что здесь, детские ясли организовывать?». Посреди ночи приказал построить солдат: «К девчатам на пушечный выстрел не подходить! А вам, девчонки, глазками не «стрелять», а выполнять то, что положено солдатам на войне!».
В мясном бору
Восемнадцатилетние телефонистки честно делали тяжёлую солдатскую работу. Пилили деревья на корню и долбили мёрзлую землю, сооружая себе землянки. Сутками топали в становившихся стеклянными на 35-градусном морозе кирзовых сапогах. Заменяя погибших мужчин-связистов, ползали с катушками провода на спине по полю боя, чтобы ликвидировать порывы связи. Очумев от разрывов, скрежета танков, криков раненых, до посинения кричали в трубку позывные: «Ромашка, ромашка! Я – василёк!».
Второй ударной армии был дан приказ: не допустить немцев к Ленинграду! И они сковали наступление 15 дивизий противника. Однако сами оказались в «котле».
В марте-апреле северные болота раскисли. Наши солдаты, голодные, немытые, бродили в рваных валенках по колено в грязи. Искали первые зелёные травинки. Соскабливали с деревьев кору. За неимением табака курили сухой мох. Чтобы хотя бы прополоскать рот, надавливали на болотные кочки каблуками и собирали из ямок вонючую, напополам с грязью, тиной и кровью погибших и раненых, влагу.
Пришло известие: командующий сдался немцам. Но преданная им армия стояла на месте. И искала возможности прорваться к своим. И ждала, что свои помогут освободиться.
Но все их отчаянные попытки прорвать окружение или форсировать Волхов встречал ураганный огонь со стороны гитлеровцев. Они вновь отступали в полыхающий Мясной бор и, как дикие звери, бегали по нему, прячась от авиабомбардировок.
– От смерти меня спас один парень, связист Васька Збруев, – вспоминает Надежда Георгиевна. – Он заставлял меня есть кусочки конины. Лошади, от голодухи превратившиеся в высохших кляч, дохли. Их мясо стало, как болонь – жуёшь-жуёшь, а оно не жуётся. Пососёшь да выплюнешь…
Во время одной отчаянной попытки прорвать кольцо фрицев Надежда получила ранения – в колено и в голову. Всех раненых собирали возле блиндажа, мол, когда наши освободят, их будут вывозить в первую очередь. Но вместо своих пришли немцы. Тощую, грязную, всю в крови телефонистку Надю отправили в лагерь военнопленных в Нарве.
Бунт
Здесь её подлечили знакомые девчонки из 92-й стрелковой дивизии. Когда начала наступать на ногу, вышла вместе с ними на работу – укладывать камнем дорогу от Нарвы до Кингисеппа. Но от тяжёлой работы, сырости и холода воспалилось разбитое колено. Пришлось остаться в лагере вместе с другими заболевшими. Их отсутствие заметил немец-фельдфебель. Вызвал доктора из лазарета: «Почему плохо лечишь? Нам нужны не больные, а рабочая сила».
– Этот доктор, сам из военнопленных, обращался с нами очень бесчеловечно, – рассказывает Надежда Георгиевна. – Даже не глянув, у кого что болит, бросал: «На работу!». Вот тогда я ему выдала все бранные слова, какие только знала. Кричала: «Холуй фашистский, на одной перекладине с ними болтаться будешь!». А врач этот перевёл мою «речь» фельдфебелю. Тот: «Русиш швайн!» – за шкирку меня и в подвал.
Когда её разыскали подруги и упросили фельдфебеля выпустить, все больные и санитары пришли посмотреть на героиню дня: «Кто осмелился сказать этому гаду правду в глаза?». И глядя на безволосую, бледную, маленькую девчонку, поражались: «А мы-то думали, ты – царь-баба!».
Вскоре женщин-военнопленных перевезли в город Хелм в Польше. Требовали подписку на согласие работать на военном заводе. Надя решила, что ни за что этого делать не будет. У неё два брата на фронте, а она будет делать для их врагов пули и снаряды?!.. Таких, как она, отказниц набралось больше 45 человек. Их отправили в Люблин, где находился концлагерь Майданек.
Ротармейки
– Плен – это тоже борьба. За своё человеческое достоинство! – убеждена бывшая ротармейка (так называли девушек-красноармейцев в польском Майданеке и в немецком Равенсбрюке).
Унижений и боли они испытали слишком много. За любую провинность – засмеялась, прошла под ручку с подругой, погрела руки подмышками – надзирательницы били резиновыми дубинками так, что кости трещали. За более серьёзные провинности водили на «штраф»: по стойке «смирно» нужно было стоять целый день, а перед этим получить несколько десятков ударов плетьми.
Их отряд часто наказывали. За то, что добивались, чтобы на их винкеле (треугольник, который пришивался на рукав одежды) было написано «SU» – значит, советские. За то, что требовали, чтобы туалет для женщин был открыт весь день. За их протесты, что к обеду не выдают ложки, и женщины вынуждены лакать обжигающую баланду из мисок, словно собаки или кошки…
Самое страшное воспоминание из лагерного прошлого – у узниц надзиратели отнимают грудных детей и бросают их в кузов машины. Бедные матери воют, валятся на землю, скребут асфальт разбитыми в кровь пальцами, целуют сапоги фашистов. Но их детей всё равно увозят в сторону крематория.
Эта картина стала её ночным кошмаром. До сих пор в госпитале или санатории предупреждает соседок: «Извините, но я могу кричать во сне».
В апреле 1945 года стало ясно, что советские войска скоро придут. И тогда всех узниц Равенсбрюка выгнали в чистое поле. В снег и ветер 12 тысяч женщин, укрытых грязными серыми одеялами, гоняли вокруг городка Риза 10 дней, не давая есть и пить, не давая спать. Тех, кто падал от истощения и усталости, затравливали собаками или расстреливали. А тела сбрасывали в кювет.
На исходе десятого дня их группу завели в большой сарай, набитый соломой. Кто-то крикнул: «Девки, нам достаточно одной спички!». Но у них уже не было сил даже бояться. Когда же проснулись наутро, увидели в щели лучи солнца и удивились тишине. Потихоньку открыли ворота. Никого. Вдруг заметили, что от леска отделились две фигуры и перебежками приближаются. Увидев звёздочки на пилотках разведчиков, бросились к ним: «Родные! Освободители!». Это было 24 апреля 1945 года. Домой Надежда вернулась только в декабре…
После войны Надежда Георгиевна работала, закончив курсы, учителем начальных классов. Сначала в 4-й мужской школе Барнаула, потом – в 42-й школе, затем в специализированной школе-интернате.
Она до сих пор часто приходит в гости к ребятам в соседнюю с её домом школу, чтобы рассказать о том, что довелось пережить ей и её поколению.
– Наше поколение не знало таких слов, как «не хочу», «не буду», – говорит Надежда Георгиевна. – Об этом я рассказываю молодёжи. Единственное, о чём мне очень трудно говорить, – что меня били фашисты. Почему-то это для меня стыдно и до сих пор очень обидно.
Смотрите также:
- Правило малолетнего узника: не плачь - расстреляют. История Зины Малаховой →
- Родом из войны. История малолетней узницы фашистского концлагеря →
- Григорий КУЗНЕЦОВ. Побег из плена →